Жан-Кристоф Гранже - Конго Реквием

Эрван водил глазами по строчкам со смешанным чувством. Несправедливость по отношению к семье – Морван был чокнутым мерзавцем, который всю жизнь мучил жену и терроризировал детей. Предательство по отношению к тому, что он действительно сделал для своей страны, – бóльшая часть его операций была в той же степени связана с махинациями, шантажом, убийствами, как и с проявлением героизма во имя интересов государства, и действовал он всегда в глубочайшей тайне. Он испачкал руки, спасая честь Франции. Он извалялся в грязи, чтобы искупить грехи политиков, их преступления, ложь, их делишки. Морван, безумный колосс, манипулятор-убийца, видел себя мучеником Пятой республики [101].

Об этом, разумеется, не было ни слова, и подобное молчание понравилось бы Старику. Самопожертвование, чтобы быть полным, должно оставаться в полной безвестности. Грегуар заплатит по счетам в ином мире, какой бы суд там его ни ждал. Кстати, его самым большим преступлением (во всяком случае, единственным, за которое он был готов нести ответственность) было убийство Катрин Фонтана. А он его не совершал.

– Пожалуйста, сядьте на свое место. Мы идем на посадку.

Эрван с улыбкой подчинился. Он наслаждался тем, что находится далеко от Парижа, инкогнито, вместе с коммивояжерами, которых ждали в залах заседаний с пластиковыми перегородками и потертыми паласами. Кабинет, который ждал его самого, был ничем не лучше.

Самолет тряхнуло на полосе. Снаружи – дождь, холод, асфальт. Мрачная встреча после разлуки. Ему с трудом верилось, что он прилетает в Брест в четвертый раз. Как и остальные пассажиры, он уткнулся в свой мобильник и проверил сообщения – ничего важного. Ни одного звонка от команды. Даже от Одри ничего… Ее молчание тревожило. Ничего не нашла в Лувсьене? Или, наоборот, столкнулась с проблемой? Или же просто продолжила с утра пораньше свои расспросы соседей на улице де ла Тур?

Он уже собирался ей позвонить, как вдруг заметил за стеклами зала прилета потерянное лицо подполковника Верни. На горле у него под водолазкой еще виднелась повязка – пуля в Локиреке угодила в шею прямо над воротом пуленепробиваемого жилета.

Увидев, как он стоит в неизменном черном плаще, Эрван испытал мимолетную грусть. Последний из трех мушкетеров: Аршамбо был убит при захвате, Ле Ган, из штаба «Кэрверека», теперь получил новую должность. Только жандарм верно стоял на посту. Эрван быстренько отправил Одри СМС – «Позвони мне» – и засунул телефон в карман.

По тревожной улыбке Верни Эрван понял, что офицер подготовился к худшему (он не стал объяснять ему причины своего приезда). Короткое рукопожатие. Банальности о поездке и о погоде. На этот раз никакого кофе в «Brioche dorée». Брифинг в машине, по дороге в спецбольницу.

Эрван помнил серо-зеленый пейзаж, но сегодня ему был предложен зимний вариант – пейзаж серо-серый. Дождь как из металлических опилок падал на равнины, которые казались выскобленными до их гранитного основания. После ржавчины осени зима переливалась под ливнем полированным металлом.

В нескольких словах он изложил дело Каца – Барер. Много и ничего. Навязчивая тень в и без того смутной картине. Имело смысл прояснить вопрос. Верни не возражал, уставившись на дворники, танцующие под грозой. Наконец на фоне размокших ланд показались глухие стены Института Шарко, обнесенные оградой и рвом, наполненным водой.

– Вы предупредили их о нашем приезде?

– Нет, – бросил Верни. – А надо было?

– Ни в коем случае.

Они прошли через зону безопасности, оставили оружие и личные документы на первом пропускном пункте и вступили на территорию спецбольницы.

Верни прервал свое молчание, прежде чем переступить порог из армированного металла:

– А что мы на самом деле ищем?

– Представления не имею. Но надеюсь, это будет не столько ответ, сколько финальная точка.

– Как вы познакомились с Филиппом Усено?

– Я был его преподавателем в университете «Париж-Декарт» по поведенческой и когнитивной терапии.

– В каком году?

– В 1986-м или 1987-м, уже не помню.

– Сколько вам было лет?

– Около сорока.

Жан-Луи Ласей проманежил их около часа. Нормальный ход: максимум, на что Эрван мог рассчитывать, – это отношение к его приезду как к «визиту вежливости». Они устроились в тесном кабинете, заваленном папками и книгами, которые образовывали стены, ширмы и колонны по всем четырем углам комнаты.

Медик по-прежнему был одет как студент элитного английского колледжа, белый халат распахнут, под ним – жилет, как и положено в приличном учебном заведении, и оксфордская рубашка, что составляло странный контраст с сединами и морщинами стареющего плейбоя. По неясным причинам психиатр оставил Верни ждать снаружи.

– Несколькими годами позже вы вместе основали клинику «Фельятинки» в Шату. Как вам удалось собрать фонды?

– Добывание средств взял на себя Филипп. Учитывая мой опыт, банки пошли нам навстречу.

– А откуда он взял деньги? У своей жены Изабель Барер?

У Ласея вырвалась улыбка: одно это имя объясняло причину нового допроса – имя той, с кого начался скандал.

– Изабель, да… Вначале она входила в совет директоров клиники.

Ирония судьбы: психиатры основали собственную клинику благодаря той, которая стала их постоянной пациенткой.

– Они уже были женаты?

– Да.

– В конце девяностых вы покинули клинику. Почему?

– У нас возникли разногласия в отношении направления развития. Филипп превращал клинику в убежище для богатых невротиков. Меня же такого рода… бизнес не интересовал.

Эрван кивнул на окно – над зелеными газонами колючая проволока, двери с защитными устройствами, бронированные стекла.

– Вы предпочитаете преступников?

– Именно.

– Вы продали свою долю?

– Когда я уходил, «Фельятинки» котировались невысоко. Это на сегодняшний день они превратились в уважаемый институт.

– Вы сразу перешли сюда?

– Нет, я руководил несколькими государственными психиатрическими службами. В 2005-м мне предложили этот пост. Настоящее везение.

Эрван чуть было не отпустил едкую ремарку по поводу чокнутых убийц. Не изображай из себя агрессивного недоумка .

– Расскажите мне об Изабель. Вы ее знали?

– Да. В конце восьмидесятых мы были друзьями.

Непонятно почему Эрвану вдруг пришла мысль о любовном треугольнике.

– А вы были женаты? – наудачу спросил он.

– Нет. Не понимаю, к чему вы клоните.

– Вернемся к чете Усено. Поначалу их семейная жизнь складывалась хорошо?

– Я бы не сказал. Они любили друг друга, но душевное здоровье Изабель создавало слишком много проблем. К несчастью, Изабель полностью соответствовала расхожему клише: психиатр такой же ненормальный, как его пациенты. Но к чему все эти вопросы?