Луиза Пенни - Разные оттенки смерти

– Я это знаю, Питер. Но нам нужно какое-то время пожить раздельно. Мы должны оба понять, что для нас важно. Я знаю, я должна понять это для себя. Может быть, тогда мы станем больше ценить то, что имеем.

– Но я и без того ценю, – взмолился Питер.

Он в панике огляделся. Мысль об отъезде приводила его в ужас. Оставить эту комнату. Этот дом. Друзей. Деревню. Клару.

Поехать по этой дороге на холм. Из Трех Сосен.

И куда? Разве есть места лучше этого?

– «Ах, нет, нет, нет», – простонал он.

Но он знал, что если Клара хочет этого, то он должен это сделать. Должен уехать.

– Всего на год, – сказала Клара.

– Ты обещаешь? – спросил он, вперившись в нее сверкающими глазами.

Он и моргнуть-то боялся, потому что это могло нарушить контакт между ними.

– На следующий год ровно в этот день, – сказала Клара.

– Я вернусь домой, – сказал Питер.

– И я буду ждать тебя. Мы сделаем барбекю. Для нас двоих. Стейки. С молодой спаржей. И с французскими батонами из пекарни Сары.

– Я куплю бутылку красного вина, – сказал он. – И Рут мы не будем приглашать.

– Мы никого не станем приглашать, – согласилась Клара.

– Только мы вдвоем.

– Только мы вдвоем, – сказала она.

После этого Питер оделся; все его вещи уместились в одном-единственном чемодане.

Из окна своего номера Жан Ги Бовуар видел шефа, который медленно шел к машине. Он знал, что ему нужно поспешить, чтобы не заставлять Гамаша ждать, но сначала он должен был сделать одно дело.

Он знал, что пришло время это сделать.

Он встал, принял таблетку, позавтракал и понял, что настал его день.

Питер сунул чемодан в машину. Клара стояла рядом.

Питер чувствовал, что, как это ни мучительно, он готов поведать ей правду.

– Я должен сказать тебе кое-что.

– Разве мы сказали друг другу недостаточно? – спросила она в изнеможении.

Она всю ночь не спала. Электричество неожиданно включили в половине третьего, а она до этого времени так и не смыкала глаз. Она выключила свет, сходила в ванную и забралась в постель.

Увидела, что Питер спит. Увидела, как он дышит, вдавив щеку в подушку. Его длинные ресницы были сомкнуты. Руки расслаблены.

Она разглядывала его лицо. Красивое тело, которое и в его возрасте – за пятьдесят – не утратило привлекательности.

И вот настал момент расставания.

– Нет, я должен сказать тебе кое-что, – проговорил он.

Она смотрела на него, ждала.

– Я сожалею о той рецензии, что Лилиан написала тогда в колледже.

– Зачем говорить об этом сейчас? – недоуменно спросила Клара.

– Дело в том, что я стоял рядом с ней, когда мы разглядывали твои работы, и я думаю, я…

– Да? – настороженно спросила Клара.

– Я должен был сказать, что это прекрасные картины. Ну, то есть я сказал ей, что ты мне нравишься как художник, но я думаю, что мог бы выразиться яснее.

Клара улыбнулась:

– Лилиан – это Лилиан. Ты не мог ее изменить. Можешь об этом не беспокоиться.

Она взяла Питера за руки, легонько потерла их, потом поцеловала его в губы.

И оставила его. Прошла через калитку, по тропинке, к двери.

Перед тем как дверь закрылась, Питер вспомнил что-то еще.

– «Воскрешение! – прокричал он. – Надежда поселяется среди современных мастеров!»

Он посмотрел на закрытую дверь. Наверняка он успел прокричать это вовремя, и она услышала.

– Я запомнил эти рецензии, Клара. Все хорошие рецензии. Я помню их наизусть.

Но Клара уже была в доме. Стояла, прислонившись спиной к двери.

Она закрыла глаза, нащупала в кармане монетку, вытащила ее. Жетон новичка.

Она сжала его так сильно, что он отпечатался на ее коже.

Жан Ги снял трубку и начал набирать номер. Две, три, четыре цифры. Больше, чем набирал когда-либо прежде, до того как повесить трубку. Шесть, семь цифр.

Ладони у него вспотели, голова закружилась.

В окно он видел, как старший инспектор Гамаш укладывает чемодан в багажник.

Старший инспектор Гамаш закрыл заднюю дверь машины, повернулся, увидел Рут и Брайана.

Потом в его поле зрения появился кто-то еще.

Оливье шел медленно, словно приближался к минному полю. Он остановился, потом пошел дальше и остановился во второй раз, только когда подошел к скамейке и Рут.

Она не шелохнулась, продолжая смотреть в небо.

– Она будет сидеть там целую вечность, – сказал Питер, подходя к Гамашу. – Ждать того, что не может произойти.

Гамаш повернулся к нему:

– Вы думаете, Роза не вернется?

– Да, не вернется. И вы тоже в это не верите. В ложной надежде нет доброты. – Голос его звучал жестко.

– Вы не ждете сегодня чуда? – спросил Гамаш.

– А вы ждете?

– Всегда жду. И никогда не бываю разочарован. Вот сейчас я собираюсь ехать домой. К женщине, которая любит меня и которую люблю я. Я делаю работу, в которую верю. Делаю ее с людьми, которыми восхищаюсь. Каждое утро, когда я скидываю ноги с кровати, у меня возникает такое чувство, будто я иду по воде. – Гамаш взглянул в глаза Питеру. – Брайан вчера хорошо сказал: тонущих иногда спасают.

На их глазах на скамью рядом с Рут и Брайаном, глядящими в небо, сел Оливье, снял свой синий кардиган и набросил на плечи Рут. Старая поэтесса не шелохнулась. Но через несколько секунд сказала:

– Спасибо, тупица.

Одиннадцать цифр.

Жан Ги услышал гудки и чуть не бросил трубку. Сердце его колотилось с такой силой, что он был уверен: если ему и ответят, то голоса он не услышит. А если ответят, то он потеряет сознание.

– Oui, âllo? – раздался веселый голос.

– Привет, – выдавил он. – Это Анни?

Арман Гамаш проводил взглядом Питера Морроу, который медленно выехал по Дю-Мулен из Трех Сосен.

Он повернулся назад к деревне и увидел Рут, поднявшуюся на ноги. Она смотрела куда-то вдаль. А потом он услышал далекий крик. Знакомый крик.

Рут обшаривала взглядом небо, ее худая рука в синих венах сжимала у горла синий кардиган.

Сквозь маленький разрыв в тучах проник луч солнца. Ожесточенная старая поэтесса повернула лицо на звук и на свет. Она напрягала зрение, пыталась увидеть, что там, вдали, – что-то еще не появившееся, невидимое.

И в ее старых, усталых глазах появились крохотные точки. Две искорки, мерцание.

Многие нашептывали мне в уши, пока я писала «Разные оттенки смерти». Некоторые из них все еще остаются в моей жизни, другие ушли, но навсегда останутся в моей памяти.

Я не хочу расписывать благодарности во всех подробностях, лишь скажу о своей глубочайшей признательности за то, что мне представилась возможность написать эту книгу. Но не только это, а гораздо больше; я глубоко благодарна за то, что после долгих лет борьбы я теперь абсолютно уверена: иногда тонущих спасают. И они, избавившись от воды в легких, могут даже обрести свою меру покоя в маленькой деревне. Под ярким солнцем.