Луиза Пенни - Разные оттенки смерти

Все посмотрели на фотокопию рецензии. Нечто принесенное из мертвецкой. Похороненное вместе с другими мертвецами, но отнюдь не мертвое.

В газете была фотография Сюзанны, она узнавалась безошибочно, хотя ей на этом снимке было на двадцать пять лет меньше, чем теперь. Она с ухмылкой стояла перед одной из своих картин. Гордая. Возбужденная. Ее мечта наконец-то сбылась. Ее работы были замечены. Об этом свидетельствовала и рецензия в «Пресс».

Улыбка Сюзанны на фотографии никуда не исчезла, а с лица Сюзанны за столом – сошла, вместо нее появилось какое-то иное, чуть ли не мечтательное выражение.

– Я помню эту минуту. Фотограф попросил меня встать у одной из моих работ и улыбнуться. Но с улыбкой проблем не было. Он попросил меня остановиться, а вот это, вероятно, было нелегко. Вернисаж проходил в местном кафе. Народу собралось много. И тут подошла Лилиан и представилась. Я видела ее на выставках, но всегда избегала. Она казалась такой ядовитой. Но на сей раз она была сама благожелательность. Задала несколько вопросов и сказала, что напишет рецензию о моей выставке в «Пресс». А эта фотография, – она показала на бумагу, лежащую на столе, – была снята через полминуты после разговора с Лилиан.

Все снова посмотрели на копию фотографии.

На ней была молодая Сюзанна, чья лучистая улыбка распространялась за пределы этого старого снимка. Улыбка, даже теперь освещавшая комнату. Молодая женщина еще не поняла, что земля ушла у нее из-под ног. Не осознала, что висит в воздухе. В пустоте. И все это стараниями той милой дамы рядом с ней, которая делает какие-то пометки у себя в блокноте. И тоже улыбается.

От этого образа мурашки бежали по коже. Все равно что увидеть человека, когда грузовик въезжает в кадр. За доли секунды до катастрофы.

– «Она естественна во всех своих проявлениях, – сказала Сюзанна, не заглядывая в копию рецензии, – творит произведения искусства так же естественно, как отправляет физиологические потребности». – Она оторвала взгляд от стола и улыбнулась. – Больше ни одной персональной выставки у меня не было. Слишком унизительно. Даже если галеристы забыли об этой рецензии, то я все помнила. Мне казалось, что я не переживу еще одного подобного отзыва.

Она посмотрела на инспектора Гамаша.

– Вся королевская конница и вся королевская рать, – вполголоса сказал он.

И она кивнула:

– Меня было не собрать после этого падения.

– Вы нам лгали, – сказал старший инспектор.

– Лгала. – Она посмотрела прямо ему в глаза.

– Сюзанна. – Главный судья прикоснулся к ее руке.

– Все в порядке, – сказала она. – Ты же знаешь, я все равно собиралась сказать им правду. Жаль, что они первые ее нашли, прежде чем я сама пришла к ним по доброй воле.

– У вас было много возможностей, – сказал Бовуар.

Пино дернулся было, собираясь сказать что-то в ее защиту, но промолчал.

– Вы правы, – согласилась Сюзанна.

– Она говорит правду, – сказал Брайан.

Все посмотрели на него, удивленные не только этими словами, но еще и голосом. Он прозвучал поразительно молодо, напоминая им, что под этой рваниной и синими чернилами татуировок скрывался мальчишка.

– Сюзанна попросила меня и Тьерри пообедать с ней. Поговорить, – сказал Брайан. – Она все нам про это рассказала. – Он показал татуированной рукой на копию рецензии. – И добавила, что первым делом утром пойдет к вам и все расскажет.

Потрясало и то, что этот татуированный парень в железках пирсинга называет главного судью по имени. Гамаш посмотрел на Пино; он не мог для себя решить, то ли восхищается главным судьей, который взялся помочь этому искалеченному парню, то ли считает, что тот потерял всякий здравый смысл.

Какие еще ошибки в суждениях совершал этот знаменитый юрист?

Старший инспектор опытным взглядом посмотрел на Брайана. Молодой человек выглядел расслабленно, явно чувствовал себя в своей тарелке. Уж не накурился ли он травки? Он определенно казался непричастным к происходящему. Оно его не забавляло и не расстраивало. Он словно парил над всем этим.

– И что вы ей сказали? – спросил Бовуар, не сводя глаз с Брайана.

Он и прежде сталкивался с подобными панками, и такие встречи редко хорошо заканчивались.

– Меня разрывало на части, – признал Пино. – Юрист во мне полагал, что она должна взять адвоката, который, вероятно, посоветовал бы ей помалкивать на сей счет. Не выдавать никакой информации добровольно. Но член АА во мне говорил, что она должна немедленно явиться к вам с правдой.

– И кто победил?

– Ваши люди появились, прежде чем я успел сказать ей что-либо.

– Но вы должны были знать, что это предосудительное поведение, – сказал Гамаш.

– Главный судья, который дает советы подозреваемой? – спросил Тьерри. – Конечно, я понимал, что это предосудительно, возможно, даже неэтично. Но если бы ваша дочь или сын подозревались в убийстве и пришли бы к вам, вы бы отправили их к кому-то другому?

– Нет, конечно. Но вы же не станете мне говорить, что Сюзанна ваша кровная родня?

– Я говорю, что знаю Сюзанну лучше кого-либо другого. А она знает меня. Лучше любого родителя, сестры, ребенка. Как мы знаем Брайана, а он – нас.

– Я не сомневаюсь, что вы понимаете пристрастие друг друга к алкоголю, – сказал Гамаш. – Но вы не можете утверждать, будто знаете, что творится в сердце у другого. Вы не можете говорить, что благодаря отказу от алкоголя и принадлежности к АА Сюзанна невиновна. Вы даже не можете быть уверены в том, что она сейчас говорит правду. И вы никоим образом не можете знать, виновна ли она в убийстве.

Тьерри ощетинился, услышав это, и два этих властных человека уставились друг на друга.

– Мы обязаны друг другу жизнью, – сказал Брайан.

Гамаш подался вперед и вперился в молодого человека проницательным взглядом:

– И при этом один из ваших убит.

Не сводя глаз с Брайана, он показал на стену, на которой висели фотографии Лилиан, распростертой на земле в саду Морроу. Гамаш намеренно посадил всех троих лицом к этой стене. Так, чтобы эти фотографии были видны им. Чтобы они ни на секунду не забывали, по какой причине они здесь.

– Вы не понимаете, – сказала Сюзанна взволнованным голосом, в котором слышалась нотка отчаяния. – Когда Лилиан сделала это со мной, – она показала на рецензию, – мы были другими. Две пьяницы. Мое пьянство подходило к концу, а ее только начиналось. И да, я ее тогда возненавидела. Я и без того была на краю, а она еще подтолкнула меня. После этого я целые дни взвинчивала себя, злилась. Распутничала, чтобы купить новую бутылку. Это было отвратительно. Я была отвратительна. И наконец я оказалась на самом дне, после чего пришла в АА. И начала по черепкам собирать свою жизнь.