Алисия Хименес Бартлетт - Не зови меня больше в Рим

– Мне показалось, номер на мотоцикле был закрыт. В любом случае, Маурицио, теперь вы сами убедились, как смешно оставлять меня без оружия. Я чувствовала себя беззащитной, просто голой.

– Понимаю, Петра, но закон есть закон.

– Это Катанья попытался убить меня?

– Скорее всего, он. Но если преступник решается прямо посреди улицы стрелять в полицейского, на то может быть две причины: или он дошел до ручки, или за ним стоит какая-нибудь организация.

– Что ж, в любом случае есть тут и кое-что нам полезное: мы заставили зверя выйти из логова. Теперь остается только поймать его. Если, конечно, раньше он не подловит нас.

Абате принялся собирать гильзы от патронов. Мотоциклист выстрелил два раза. Моему коллеге показалось, что на нашей машине есть следы от пуль. Он вызвал экспертов по баллистике, и они извлекли пули – как выяснилось, от парабеллума. Мы покинули место происшествия.

– Не знаю, как вам, а мне нужно чего-нибудь выпить, – сказал Маурицио.

Мы направились в коктейль-бар, расположенный неподалеку от моей гостиницы. Я попросила виски и выпила одним глотком. Мы помолчали.

– Пойду-ка я спать, день почему-то был очень длинный.

– Я могу попросить вас об одолжении, Петра?

– Разумеется, если только мне не придется что-то делать прямо сейчас…

– Почему, черт возьми, мы никак не можем окончательно перейти на “ты”? Я ведь уже пытался, но вы…

– Если учесть, что ты спас мне жизнь, предложение принимается.

В его глазах цвета меда сверкнули огоньки симпатии. Я махнула ему на прощание рукой и отправилась в гостиницу.

Прежде чем лечь, я позвонила Маркосу, чтобы дать отчет о минувшем дне, сдобрив его всякими нежностями. Разумеется, из отчета были исключены упоминания о стрельбе. Я не люблю зря тревожить людей. А еще меньше – потом их успокаивать.

Мне не пришлось рассказывать Гарсону о том, что случилось накануне вечером: ему уже успела позвонить viceispettora, так что он обо всем знал. И меня удивила его реакция. Убедившись, что речь шла о происшествии более чем серьезном, он не стал, как это с ним обычно бывало, рвать на себе волосы и призывать громы и молнии на голову злоумышленника. Нет, его раздосадовало исключительно то, что не он сам, а ispettore опрокинул меня на землю. Мы обменялись с ним лишь парой-тройкой фраз по поводу загадочного мотоциклиста, и Гарсон принялся делиться тем, что, по всей вероятности, целиком завладело его помыслами: это был ужин в доме Габриэллы. Муж ее – восхитительный молодой человек – принял Гарсона со всеми почестями и даже выказал невероятные познания в делах испанской футбольной лиги. Ребенок – само очарование. Дом – уютный, но лучше всего – шедевры итальянской кулинарии, украшавшие стол: суп минестроне, лингвини с совершенно непередаваемым соусом, вкуснейшая и нежная тальята… А под конец сицилийская кассата – просто язык проглотишь. Я терпеливо слушала и еще более терпеливо кивала, хотя на самом деле мне хотелось обругать его последними словами за то, что он так бесчувственно отнесся к пережитому мною, его начальницей, покушению. Однако Гарсон сходил в гости в свободное от работы время, поэтому я не считала себя вправе упрекать его в пренебрежении служебными обязанностями. Я пустила в ход легкую иронию:

– Остается надеяться, что ваши тесные контакты с итальянской полицией положительно скажутся на ходе нашей работы.

Но он словно не почувствовал шпильки. И как если бы я говорила не о нем, а о ком-то постороннем, как ни в чем не бывало продолжил:

– Знаете, что я думаю, Петра? Семейные устои в этой стране куда крепче, чем у нас. Мы утратили наши ценности сперва по вине необузданного коммунизма, а затем из-за американского влияния. В Италии все иначе, здесь традиции продолжают играть особую, и очень важную, роль.

Я уставилась на него, не желая верить своим ушам. Чертова Гарсона в первую очередь волновали анализ и сравнение двух национальных образов жизни, а дело Сигуана явно отступило куда-то на задний план. И я ничего не могла с этим поделать. Кроме того, я понимала: он очарован Италией и пытается докопаться до причин такого впечатления; мне же вовсе не хотелось играть ненавистную мне роль карателя. И я решила ограничиться напоминанием, в котором не прозвучало и тени упрека:

– Все это так, и вы совершенно правы, Фермин, но сейчас мы должны сосредоточиться на работе. Надеюсь, вы понимаете, что дело приняло очень уж скверный оборот.

– Еще бы я не понимал, вы ведь чудом остались в живых!

– Да уж, только не похоже, чтобы вас это всерьез задело! – вспылила я, забыв свои благие намерения.

– Понимаете, я не выгляжу перебудораженным только потому, что все мои чувства между собой как-то уравновесились. С одной стороны, попытка убить вас приводит меня в ужас; с другой – я счастлив, что убийца промахнулся. Поэтому настроение у меня ровное и спокойное.

Надо было признать, что если он и насмехался надо мной, то делал это тонко и с хорошим вкусом.

– Ну так пора вам наконец стряхнуть с себя это ваше спокойствие! Допивайте-ка скорей свой кофе, не то мы опоздаем на работу.

В комиссариате мы нашли весьма нервную обстановку. Как успела нам шепнуть Габриэлла, ispettore еще утром, едва явившись, устроил скандал. Кажется, из-за того, что его не известили о поступившем накануне телефонном звонке. Марианна Мадзулло оставила для него сообщение, но дежурные не увидели в нем особой срочности. А дело было в том, что за несколько часов до того ее навестил Рокко Катанья. Абате немедленно принял меры: отправил двух полицейских к женщине домой, чтобы проверить, все ли с ней в порядке, а уж потом обрушил свой гнев на всех, кто подвернулся ему под руку. Мы нашли его уже относительно остывшим, но он еще вибрировал, как палочка в руках искателя подземных вод.

– Что-то вы припоздали, – бросил он вместо приветствия.

И прежде чем Гарсон начал толковать про дорожные пробки, я быстро сказала:

– Но теперь, раз мы уже здесь, давайте обсудим, что нам предстоит сделать, и сразу же этим займемся.

Я держалась уверенно, чтобы не позволить ему выплеснуть на нас остатки своего гнева. А еще мне хотелось ясно показать: мы не намерены слепо выполнять любые его распоряжения.

Лицо Абате исказила гримаса бешенства. Возможно, он ожидал, что, после того как спас мне жизнь, я изменю свое поведение. К счастью, обсуждать было, собственно, нечего: надо было без лишних разговоров отправляться на квартиру Марианны.

У дверей дежурили двое полицейских, посланных туда инспектором. Они доложили, что с женщиной все в порядке и она ждет нас.

Сказать, что с Марианной все в порядке, было бы большим преувеличением. На самом деле состояние ее было ужасно: лицо распухло от слез, а руки все еще дрожали. Едва Абате вошел, она кинулась к нему и с горечью залепетала: