Алисия Хименес Бартлетт - Не зови меня больше в Рим

– А разве остальные знают что-то, что неизвестно ей?

– Нет, нет, инспектор! Никто из нас ничего не знает, я только хочу сказать, что в семье с ней всегда старались поменьше говорить на эту тему.

– Понятно.

– А что, у нее не все дома? – спросил Гарсон, употребив эвфемизм, прозвучавший в тысячу раз хуже, чем термин, которого он хотел избежать.

Мужчина резко повернулся, словно его укусил скорпион.

– Нет, она, разумеется, абсолютно нормальна, и это очень умная женщина! Дело исключительно в том, что она склонна к депрессиям, психологическое равновесие у нее очень шаткое… Она регулярно посещает психиатра, и лекарства, которые он прописывает, помогают ей жить обычной жизнью. Надо только иметь в виду, что с сильными эмоциями она справляется плохо.

– И она может работать?

– Да, она преподает в детском приюте. Росарио не получает за это никакого жалованья, но работает великолепно. Всю себя отдает несчастным детям, и они ее обожают. И я… – он понизил голос, – я тоже ее обожаю.

В комнате повисло тягостное молчание. Затем он продолжил совсем уже доверительным тоном:

– Мы с женой очень счастливы вместе. Я стараюсь уберечь ее от всяких переживаний, а она дарит мне свою молодость.

– А сами вы чем занимаетесь?

– Я врач, педиатр. Зовут меня Роберто Кортес. Если вы хотите продолжить допрос Росарио, позвольте мне остаться с ней. Она будет чувствовать себя спокойнее и ответит на ваши вопросы.

– Думаю, в этом нет никакой необходимости, сеньор Кортес. А скажите, как давно ваша жена страдает склонностью к депрессиям?

– С ранней юности. Когда мы с ней познакомились, у нее это уже было. Однако, когда мы поженились, ей стало гораздо лучше. Мы добились того, чтобы в нашем доме царила очень спокойная обстановка.

– А в их семье спокойствия не было?

– Знаете, инспектор, мне трудно ответить на ваш вопрос. Я очень редко бывал в доме ее родителей, а сама Росарио никогда ни о чем таком не упоминала. Тем не менее легко догадаться, что моя жена пережила в родительском доме тяжелые часы: смерть матери, трудный характер отца, всякого рода неурядицы на фабрике… На мой взгляд, все это не пошло ей на пользу.

Когда мы отпустили Кортеса, я погрузилась в размышления: с одной стороны, меня мучили сомнения, с другой – я была до глубины души поражена услышанным. В чувство меня привел Гарсон, который заявил громоподобным голосом, где не было и тени сомнения:

– Ни вот настолько не верю этому типу!

– А почему, интересно знать?

– Он тут нам рассказал очень красивую историю: любовь, добрые чувства, бескорыстная помощь несчастным деткам… А на самом-то деле этот Кортес ворвался в кабинет как бешеный и увел у нас из-под носа свидетельницу как раз в тот момент, когда воля ее начала слабеть.

– Нет, я бы так однозначно судить не стала. Мне показалось, что он хотел защитить ее не столько от нас, сколько от себя самой. И вот тут-то сразу возникает вопрос: почему? Почему Росарио стала такой, какая она есть?

– Почему-почему! Потому что она совсем чокнутая, вот почему! Ее муж вам об этом прямо сказал! Да и мне тоже так показалось – еще тогда, когда я сам ее допрашивал.

– Ну, Гарсон, вам хоть кол на голове теши, вы свое будете твердить!

– Тут факты, инспектор, факты!

– Но ведь вы, после того как допросили ее в первый раз, и словом не обмолвились о том, что она в столь тяжелом состоянии.

– Тогда не было такого взбрыка, как сегодня. Но, надо сказать, я и не давил на нее, как вы.

– Я?

– Факты, инспектор, факты!

– Не забывайте, что о любых фактах надо думать головой.

– Знаете, а я вообще перестану думать головой, если немедленно чего-нибудь не съем. Глядите, уже половина третьего, а мы из-за всей этой суматохи и не заметили, как время пролетело. Я умираю с голоду.

– Половина третьего? Мне надо бежать, Фермин!

– А со мной не хотите пойти?

– У меня обед с Мариной. У нее сегодня день рождения!

Я взяла такси и, когда мы проезжали мимо кондитерской, попросила водителя остановиться. Я купила там коробку конфет чудовищных размеров, а потом мы поехали в ресторан. Войдя, я увидела, что Маркос с девочкой уже приступили к первому блюду; но спешка моя была вознаграждена: лицо Марины озарила улыбка.

– Видишь, все-таки приехала! – сказала она отцу, из чего сразу стало понятно, как мало он верил моим обещаниям.

Я поцеловала ее, девять раз потянула за уши, как положено делать в дни рождения, и, шлепнувшись на стул, произнесла первое свое слово:

– Пива!

Первый глоток был долгим и неотрывным, словно страстный поцелуй. Потом я передохнула, улыбнулась и попросила, чтобы мне принесли пиццу с грибами.

– Ну и как проходит твой день рождения?

– Хорошо. Мне так много всего надарили!

– А что тебе подарили твои братья?

– Федерико прислал мне рассказ на английском языке. Уго подарил спортивные тапочки, а Тео – майку, на которой написано “НЕТ”.

– Просто “НЕТ” – и все? Это на него очень похоже!

– Он на уроке истории проходил Ганди и говорит, что надо всегда отвечать “нет”, но при этом не сердиться.

– Спаси нас Господи!

– Вот и я сказал то же самое, – отозвался Маркос.

Я вручила все привезенные с собой пакеты, и она начала открывать их один за другим, радостно вскрикивая.

– Конфеты – чтобы ты угостила ими ребят в школе, – поспешно пояснила я, дабы избежать лишних споров.

Марина несколько раз открыла и закрыла пенал, полистала японские сказки, а дойдя до книги про Айседору Дункан, спросила:

– Это кто?

– Она была танцовщицей, но уже умерла. Ее считают зачинательницей современных танцев. Тут описана история ее жизни.

– Это адаптация для детей? – спросил Маркос с заметной тревогой в голосе.

– Нет, – только и сказала я, слегка смутившись. А на моего мужа вдруг напал приступ красноречия:

– Читать биографии всегда очень полезно, и вообще это хорошие книги. Есть много людей, о чьей жизни стоит узнать побольше. Знаешь, как мы поступим, Марина? Пусть эта книга побудет у нас дома, и ты будешь ее читать, когда придешь. Так она тебе не надоест, а если у тебя появятся вопросы, Петра тебе все объяснит.

– Ага, и мама ее не увидит, – добавила девочка, одним ударом разрушив всю дипломатическую конструкцию, возведенную отцом. – Она ведь и так устроила истерику, когда я стала рассказывать про современные танцы, а уж что будет, если она узнает, что Петра подарила мне книгу про ту женщину, которая их придумала?

Мы с Маркосом обменялись ироничными взглядами, как умеют это делать только взрослые люди. Марина все еще находилась под впечатлением разговора про Айседору Дункан. Она шепотом повторила ее имя, а потом спросила:

– А как вы думаете, Уго и Тео знают, кем она была?