Олег Борисов - Henker - Палач

Крохотный мужчина осторожно пристроился на краешке стула, пытаясь казаться еще незаметнее, чем это было возможно. Грязный драный свитер, стоптанные сапоги с заправленными в широкие голенища штанами, засаленный берет, скомканный в давно не мытых руках. Крохотные глазки, черными бусинами спрятавшиеся в паутине морщин. Человек-невидимка, таскавший чужой мусор какой год подряд.

— Зверя где держишь, хороший мой? Давай, не трать мое время. Понимать должен — раз ты здесь, со мной разговариваешь, то у меня не просто козыри на руках, а сплошь старшая масть. И за порогом тебя уже ждут люди, которые шутить не будут. Поэтому — на чистоту и без экивоков. Если поладим, я прослежу, чтобы ты до суда дожил, а может и дальше. Ну а начнешь мне тут сказки рассказывать, так я пинком под зад отправлю обратно на Барахолку. Или к рыбным складам. А потом на опознание схожу и свечку поставлю. За упокой… Все понятно? Тогда — зверь где?

— Он сам по себе, — промямлил Тиль, сгорбившись и уткнувшись взглядом в кончики сапог. — Я-то что, я его ведь даже и не вижу почти. Разве что…

— Где, я сказал?!

— В роще он живет, в роще! Там под ней коллектор раньше был, а выход у ливневой канализации у тракта… Я туда раньше отходы сливал, вот и нашел зверя.

— То есть, тварь в коллекторе обитает. И тебя не трогает. С чего бы?

Подозреваемый хлюпнул носом и жалобно протянул, успев бросить острый злой взгляд на собеседника исподлобья:

— А что, тебе одному можно зубастых в клетке держать?.. Поранили его, с полгода как. Видимо, территорию с кем делил. А мои огрызки ему — как обед в постель, даже по Городу шляться не надо. Я — возил, он — ел. Всем хорошо. Ни запаха, ни гнили какой по канавам… Я даже в гнездо его ходил и ничего. Даже клыки не скалил…

Шольц достал чистый лист бумаги, потом выбрал из стопки карандашей самый длинный и положил рядом:

— Так, с этим понятно. А как на людей науськивал?

— Да когда?! Я даже…

— Еще раз: будешь дурочку валять, я тебя судебным сдам и слова не замолвлю. Завтра утром в камере найдут повесившимся. Ты же местные нравы знаешь. Так что — без дураков. Как тварь на людей смог направить?

— Ну, в гнезде у нее колокольчики блестящие. Игрушка или даже не знаю, что это… Вечером зверь спит. Всегда спит. И на меня даже не обращает внимание… Я подходил, угощение клал, а сам игрушку его в тряпку и наверх. Там предлагал покупателю, якобы эта штука способна из Тени любого монстра вызвать. Кто-то смеялся, кто-то пытался в рожу дать. Никто платить не хотел, хотя многие деньги с собой приносили. Читать — все умеют. Всем сейчас штуки из темноты нужны. Помешались просто. Письмо им сунешь — и как на живца рыбу ловишь… Ну а потом позвонить чуть-чуть и можно прятаться. Зверь меня не трогает, а покупателей буквально с пары ударов на куски разрубал. Лапы у него — как сабли, честное слово… Раз — и готово…

— Раз — и… Эх, Тиль, что же ты так паршиво свою жизнь заканчиваешь. Начинал — вполне себе уважаемым человеком, а теперь — ради копейки людей гробишь.

— Какие же это люди? — удивился сморщенный «борец за народное счастье». — Они же ростовщики, кровопийцы. Я бы их и сам как-нибудь. Эдак… Чтобы, значит…

— Вот бумага. Вот карандаш. Пиши, спаситель Города. По каждому случаю. Когда. Кого. Почему его выбрал, а не другого. Ну и про зверя своего отдельно тоже пиши… А я пойду, вон в дверях уже сколько времени топчутся… Вернусь — чтобы все было изложено, до последнего фактика… К вечеру если управишься, найду тебе здесь место в карцере, завтра уже отправлю в тюрьму. Если нигде врать не станешь, то как и обещал — побеспокоюсь о твой шкуре…

Вызвав дежурного унтера, Шольц приказал следить за обвиняемым, а сам вышел в коридор, где медленно на коляске нарезал круги штатный мастер-оружейник. Прикрыв дверь, сыщик спросил:

— Мирак проспался с нашим мастером топора и кинжала? Они с утра вроде на боковую собирались?

— Ради этого и побеспокоил. Они на пару еще подчистили все горячительное, что было, потом друг другу в слезах клялись в вечной любви и дружбе. А под конец Мирак бубнил про Лили, которая на небеса ушла. Бубнил, бубнил, а палач орать начал, что его друг — гений.

— Орать? С чего бы это?

— А наш убивец понял, как тварь атаковала. С воздуха, сверху. И наверх же возвращалась. Улетала, то есть. Лапы-крылья, запах ветром развеет, попробуй найди ее среди облаков.

— И?

— Ну, они кое-как собрались на пару и к выходу. Уже с полчаса как. Еле на ногах стоят, но выгребли арсенал под чистую и двинули. На охоту… Если на пролетке поедем — можем еще перехватить.

Полицейский помолчал, потом высказал себе под нос что-то длинное и неприятное о пьяных идиотах и заглянул в кабинет:

— Тиль! Твой зверь — он по норам бегает, или как? Летать умеет?

— По норам — это когда ему лень. А так — да, летает. Быстро летает. Раз — и уже нету…

— И когда летает? Ночью? Ты говорил — вечером спит.

— Ага. Вечером спит. А утром и днем — летает. В полдень летает. Серой тенью такой. Раз — и мимо… Гуся, утку, галку какую — сшибает, те даже увернуться не успевают… Налетается, сожрет кого — и спать…

Шольц повернулся к Веркеру и спросил звенящим голосом:

— Говоришь, арсенал выгребли? Полчаса назад?.. Так, ты на телефон, звони в ближайшее к роще отделение, пусть ребят вышлют на перехват. А я — верхами и следом. Полдень, время охоты для твари. Самое время двумя придурками закусить… Черт, даровал же бог помощничков…

— Я тебе говорил, что ты гений? Гений! Непризнанный… Вот как на духу… Это же надо — раз и на небеса. А оттуда — вниз. Лапами — чирк-шмырк, извольте бриться. Шестой покойничек… Да, а я, как последний…

— А зачем на ветролет? Да еще такой маленький?.. Нет, я понимаю, ты у нас человек с уважением, тебя каждый в городе знает… Но ветролет… Я туда не полезу, с детства высоты…

— И ведь каждый кустик обшарил, каждую травинку… Все следы искал. А следы — они там, они под небесами… Что там найдешь…

— Да, шлем твой подштопать надо. Вон, по краю уже бахромиться начал… И шкуру твою тоже бы в порядок привести… Не поверишь, пока за больными ходил, обшивать научился. Они же как дети… Но — сил моих там больше нет. На кого взгляну — и Лили перед глазами. Три дня держался, а потом — ушел. Давит меня там, стены давят… И голос ее из каждого закутка…

Двое здоровых мужиков стояли у маленького ветролета, подпирая друг друга. С тем же успехом их можно было бы поставить к какому-нибудь столбу — вполне бы сошел за собеседника. Но — у этих было очень важное дело. И начальник воздушного порта закрыл сначала глаза на странную парочку, а потом и нос, чтобы не ощущать чудовищный перегар. Все же официальный чин и неофициальная слава сыграли свою положительную роль.