Джеффри Линдсей - Дремлющий демон Декстера [Литрес]

Лагуэрта ведет себя так не из служебных соображений. Я ей нравлюсь.

Ну вот, я еще не пришел в себя после жуткого шока от своего чудного, воровато-слюнявого нападения на Риту — и теперь это? Я нравлюсь детективу Лагуэрте? Неужели террористы что-то подлили в водозабор Майами? Я выделяю какой-то странный феромон? Или женщины Майами вдруг осознали, насколько безнадежны все мужики, и я стал привлекательным по умолчанию?

Конечно, я могу ошибаться. Я набросился на эту мысль, как барракуда — на блестящую серебристую блесну. В конце концов, насколько эгоистично полагать, что такая отполированная, искушенная и ориентированная на карьеру дама, как Лагуэрта, может проявить какой-то интерес ко мне? Может быть, вероятнее, что… что…

Что — «что»? Как бы неудачно все ни складывалось, в этом есть определенная доля смысла. Мы занимаемся одной и той же работой, и поэтому, как гласит традиционная полицейская мудрость, будет легче понимать и прощать друг друга. Наши отношения помогли бы ей переживать дежурства и постоянные стрессы. Не хочу хвалиться, но я достаточно презентабелен; как говорят местные, у меня всегда хорошо убрано. Уже несколько лет я выставляю перед ней свое обаяние. Конечно, это чисто политические фигли-мигли, но ей вовсе не обязательно знать. А я умею быть обаятельным, это одна из немногих тщеславных черт моего характера. Я старательно учился, долго практиковался, и когда я начинаю применять свои навыки на деле, никто не скажет, что я притворяюсь. Мне хорошо удается разбрасывать семена обаяния. Наверное, естественно, что со временем семена эти начинают давать всходы.

Однако таких всходов я не ожидал. Что теперь? Как-нибудь вечером она предложит тихо пообедать? Или несколько часов потного блаженства в мотеле «Касик»?

К счастью, мы подъехали к арене еще до того, как мной полностью завладела паника. Лагуэрта объехала здание вокруг, чтобы найти нужный подъезд. Это было нетрудно. У длинного ряда двойных дверей сгрудилось несколько полицейских автомобилей. Она втиснула свою большую машину между ними. Я быстро выпрыгнул из нее, пока Лагуэрта не успела положить мне руку на колено. Выйдя из машины, она мгновение смотрела на меня. Ее губы подергивались.

— Я взгляну, — сказал я и почти вбежал в здание.

Да, я спасался бегством от детектива Лагуэрты, но мне также очень не терпелось попасть внутрь. Увидеть, что натворил мой игривый друг, оказаться рядом с его произведением, почувствовать запах чуда.

Из помещения неслось эхо организованного бедлама, типичного для любого места, где совершено убийство. И все же мне казалось, что в воздухе присутствует особая наэлектризованность, слегка приглушенное ощущение возбуждения и напряженности, которых не найти на месте обычного убийства. Такое чувство, что здесь все как-то иначе, может произойти нечто новое и прекрасное, потому что сегодня мы здесь, на острие ножа. А может быть, я все это и надумал себе.

Группа людей столпилась вокруг ближайших ворот. На некоторых форма Броуарда. Скрестив руки на груди, они наблюдали, как капитан Мэттьюс спорит о юрисдикции с человеком в дорогом костюме, явно сшитом на заказ. Подойдя ближе, я узнал Эйнджела-не-родственника в необычной для него позе: он стоял над лысеющим человеком, который, опустившись на колено, разглядывал кучку аккуратно упакованных пакетов.

Я остановился у борта и стал смотреть сквозь защитное оргстекло. Вот оно, всего в десяти футах. Само совершенство на фоне холодной чистоты хоккейной площадки, тщательно обработанной ледяной машиной «замбони». Любой ювелир вам скажет, насколько важно найти нужную оправу, а это… это было сногсшибательно. Абсолютное совершенство. Я почувствовал легкое головокружение, сомневаясь, выдержит ли бортик мой вес, будто я мог просто пройти сквозь твердое дерево, как сквозь туман.

Даже из-за борта было видно. Он не торопился, он сделал все четко, несмотря на предупредительный звоночек всего несколькими минутами раньше — там, на дамбе. Или он каким-то образом знал, что я не собираюсь вредить ему?

А коль скоро именно я вынес это на всеобщее обозрение, действительно ли я не имел в виду навредить? Или собирался проследить за ним до его берлоги, а потом в нужный момент все выложить, дрожа от желания помочь карьере Деборы? Конечно, я думал, что именно этим и занимаюсь, но хватило бы у меня сил решиться на такое, если бы все разворачивалось так же интересно? И вот мы на хоккейной арене, где в созерцании я провел столько приятных часов. Разве это еще раз не доказывает, что наш художник — извините, конечно, я имел в виду «убийца» — движется параллельно со мной? Только взгляните на прекрасную работу, которую он здесь представил.

А голова — это ключ. Определенно она является слишком важным элементом его работы, чтобы просто так где-то его оставить. Зачем он бросил ее мне? Чтобы напугать, вызвать припадок страха, ужаса и трепета? Или он знает, что мои чувства — те же, что и у него? Чувствует связь между нами или просто захотел поиграть? Может быть, он дразнит меня? У него должны иметься очень веские причины, чтобы оставить мне такой трофей. А если уж я настолько ошеломлен, разве может он ничего не чувствовать?

Подошла Лагуэрта.

— Ты так торопишься, — сказала она с легким оттенком недовольства в голосе. — Боишься, что она исчезнет? — Лагуэрта кивнула на груду пакетов с частями тела.

Я знал, что где-то внутри у меня есть умный ответ, который заставит ее улыбнуться, чуть больше обаяет ее, смягчит мой неловкий побег из ее тисков. Но когда стоишь здесь, у бортика, глядя на части тела на льду, в сетке ворот, как говорится, в присутствии величия мудрость уходит. Мне удалось не заорать на нее, чтобы заткнулась, но я был очень близок к тому.

— Я должен был увидеть, — честно ответил я, а потом нашел в себе силы объяснить: — Это же ворота нашей команды.

Лагуэрта игриво шлепнула меня по руке:

— Ты ужасен!

К счастью, к нам подошел сержант Доакс, и у детектива не осталось времени на кошачье хихиканье, которое я бы уже не вынес. Как всегда, казалось, что Доакса больше всего интересует, как половчее схватить меня за ребра и выпотрошить, и он одарил меня настолько теплым и всепроникающим взглядом радушного хозяина, что я предпочел поскорее исчезнуть и оставить его детективу Лагуэрте. Он уставился мне вслед с таким выражением, будто думал, что я должен быть в чем-то виноват, и ему очень хочется обследовать мои внутренности, чтобы выяснить в чем. Уверен, он чувствовал бы себя счастливее там, где полиции время от времени разрешали бы ломать ребра и большие берцовые кости.

Я медленно шел вдоль бортика к ближайшему выходу на лед. И почти дошел до него, пока что-то довольно сильно не врезалось мне в область ребер.