Карин Слотер - Хорошая дочь [Литрес]

Он еще пощелкал клавишами, подвигал курсором, и цвета на экране стали насыщенными, даже перенасыщенными. Темные участки совсем почернели и покрылись серыми пузырями.

— Можно ориентироваться на синий цвет шкафчиков, — предложила Чарли. — На самом деле они примерно такого же цвета, как папин похоронный костюм.

Бен открыл палитру. Пощелкал по квадратикам.

— Вот он, — сказала Чарли. — Вот такой синий.

— Я могу ее немного почистить.

Бен увеличил резкость. Сгладил края. Наконец, приблизил, но так, чтобы картинка не расплылась.

— Охренеть, — выдохнула Чарли.

Она наконец поняла. Это не лапа, это рука.

И не одна рука, а две. Одна черная. Другая красная.

Самка-каннибал. Красное пятно. Ядовитый укус. Они нашли не единорога Расти.

Они нашли черную вдову.

Чарли сидела в пикапе Бена, держа руль потными руками. Она посмотрела на время на магнитоле: 17:06. Похороны Расти должны подходить к концу. Напитки в «Темном рейсе» выпиты под байки пьяниц. Засидевшиеся гости, зеваки и лицемеры уже нашептывают сплетни в свои телефоны и выкладывают в «Фейсбук» гаденькие памятные посты.

«Расти Куинн был хорошим адвокатом, но…»

Чарли в уме закончила эту фразу так, что поняли бы только люди, по-настоящему знавшие Расти:

«…Он любил своих дочерей. Он боготворил свою жену».

«…Он пытался поступать правильно. Он нашел свое мифическое существо».

«Гарпию», как выразилась Сэм, имея в виду полуженщину-полуптицу из греко-римской мифологии.

Чарли больше нравилось ее сравнение с паучихой, потому что оно лучше подходило к ситуации. Келли Уилсон попалась в тщательно сотканную сеть.

В пикапе работал обогреватель, но Чарли тряслась от холода. Она потянулась к ключам. Заглушила двигатель. При остановке мотора пикап дернулся.

Она наклонила зеркало заднего вида, чтобы посмотреться в него. Сэм помогла ей замазать синяки. У нее отлично получилось. Никто бы не догадался, что два дня назад Чарли получила удар в лицо.

Сэм чуть снова ее не побила.

Она не хотела, чтобы Чарли это делала. И Бен, конечно, не хотел. Но Чарли все равно это делает.

Она вылезла из пикапа и поправила свое похоронное платье. Надела туфли на каблуках, придерживаясь за руль. Нашла на панели телефон. Аккуратно закрыла дверь, слушая, как щелкнул замок.

Она припарковалась далеко от фермерского дома, спрятав пикап за поворотом. Чарли шла осторожно, перешагивая через выбоины в рыжей глине. Из-за поворота показался дом. Если он и был чем-то похож на ШБ, то лишь отдаленно. На лужайке — цветы и вечнозеленые кустарники. Стены окрашены в ярко-белый, с контрастной черной отделкой. Крышу, похоже, недавно обновили. У входной двери — американский флаг на наклонном держателе.

Чарли не пошла к главному входу. Она обогнула угол дома.

Старое крыльцо, доски пола недавно выкрашены в нежно-голубой. Занавески на кухне закрыты. Уже не желтые с красными клубничками, а белые жаккардовые.

Наверх вели четыре ступеньки. Чарли смотрела на них, стараясь не вспоминать ступени в ШБ: как много лет назад она преодолела их через одну, скинула кроссовки, стянула носки и, зайдя на кухню, услышала, как Гамма ругается.

«Вы-ни-мать».

Она шагнула на первую ступеньку и попала каблуком в дырку от сучка. Она схватилась за крепкие перила. Заморгала от белого света над крыльцом, который даже в ранних сумерках горел ярко, как огонь. В глаз скатилась капля пота. Чарли пальцами вытерла ее. Решетчатый узор из кокосового волокна на резиновом придверном коврике напомнил ей траву, которая росла в поле за фермерским домом. В центре узора располагалась буква «П» с завитками.

Чарли подняла руку.

Почувствовав слабость в руке, вспомнила о том, что потянула запястье. Постучала в дверь — три коротких удара.

Она услышала, как в доме кто-то отодвинул стул. Легкими шагами подошел к двери. Женский голос спросил:

— Кто там?

Чарли не ответила.

Не было звука щелкающих замков или отодвигающейся цепочки. Дверь открылась. На пороге кухни стояла пожилая женщина. Волосы, скорее седые, чем светлые, собраны в свободный хвост на затылке. Все еще симпатичная. При виде Чарли ее глаза расширились. Рот раскрылся. Она схватилась за грудь, будто пораженная стрелой в сердце.

— Прошу прощения, что пришла без звонка.

Юдифь Пинкман сжала сухие губы. От пролитых слез ее морщинистое лицо выглядело обветренным. Глаза припухли. Она откашлялась.

— Входи, входи.

Чарли шагнула на кухню. В помещении было прохладно, почти холодно. Клубничный декор исчез. Темные гранитные поверхности. Кухонная техника из нержавеющей стали. Молочно-белые стены. Никаких веселых пляшущих ягод под потолком.

— Садись, — пригласила Юдифь. — Пожалуйста.

Рядом со стаканом воды со льдом на столе лежал мобильный телефон. Вокруг стола одинаковые тяжелые стулья из темного ореха. Чарли села с противоположной стороны. Положила свой мобильник на стол, экраном вниз.

— Налить тебе чего-нибудь? — предложила Юдифь.

Чарли покачала головой.

— Я собиралась попить чаю. — Она взглянула на стакан воды на столе. Но все равно спросила: — А ты будешь?

Чарли кивнула.

Юдифь сняла чайник с плиты. Нержавеющая сталь, как и все остальное. Она принялась наполнять его из крана над раковиной.

— Соболезную по поводу твоего отца.

— Соболезную по поводу мистера Пинкмана.

Юдифь оглянулась через плечо. Перехватила взгляд Чарли. Губы Юдифь дрожали. Глаза блестели, будто слезы стали столь же неизменным ее спутником, как и скорбь. Она выключила воду.

Чарли смотрела, как она ставит чайник обратно на свою навороченную плиту и крутит ручку. Несколько щелчков, и — «пффух» — газ загорелся.

— Ну что ж. — Юдифь, поколебавшись, села. — Что привело тебя сюда сегодня?

— Я хотела вас проведать, — ответила Чарли. — Я не видела вас с момента происшествия с Келли.

Юдифь снова сжала губы. Сложила руки на столе.

— Наверное, тебе все это тяжело далось. Даже на меня нахлынули ужасные воспоминания.

— Я хочу, чтобы вы знали, как я благодарна за все, что вы сделали для меня той ночью, — сказала Чарли. — За то, что вы обо мне позаботились. Дали мне чувство безопасности. Лгали ради меня.

Юдифь улыбнулась дрожащими губами.

— Поэтому я здесь, — продолжила Чарли. — Я никогда не говорила об этом, пока был жив отец.

Юдифь приоткрыла рот. Из взгляда исчезло напряжение. Она нежно улыбнулась Чарли. Это была та самая заботливая, щедрая женщина, которую Чарли помнила.

— Конечно, Шарлотта. Конечно. Со мной ты можешь говорить о чем угодно.

— Папа тогда вел тот процесс, представлял интересы насильника, и его отпустили, а девушка повесилась в амбаре рядом со своим домом.

— Я помню.