Оливье Норек - Меж двух миров

Перекрывая возбужденный шум бурлящих «Джунглей», дважды взвыла полицейская сирена, которую использовали вместо клаксона. Килани посмотрел в сторону источника звука.

Бастьен припарковался между контейнером для отходов и строительными туалетами. Без риска раздавить кого-нибудь дальше проехать было невозможно — даже используя сирену. Поэтому он бросил автомобиль прямо посреди толпы.

— Эй, Миллер! Не станешь же ты вот так оставлять здесь свою тачку?

Он не ответил, так что Эрика, пару раз ругнувшись, двинулась за ним следом. Бастьен, прерывисто дыша, взглядом сканировал это человеческое месиво подобно отцу, потерявшему своего малыша в торговом центре. Среди тысячи невнятных силуэтов чья-то ладонь скользнула в его руку, и когда Бастьен узнал Килани, ему стало совершенно наплевать, что об этом подумает Эрика. Он поднял мальчонку на руки и обнял, как если бы это был его собственный ребенок. В тот же самый миг он встретился глазами с Адамом и наконец смог спокойно выдохнуть, прежде чем заметил совершенно ошеломленный взгляд Эрики.

— Слушай, Бастьен. На самом деле я вообще ничего не хочу знать. Я возвращаюсь к тачке, пока от нее не остались одни колеса. Жду тебя у входа, с ротами безопасности. Дорогу ты найдешь, я за тебя не беспокоюсь. Как я вижу, ты здесь почти как дома.

Глядя ей вслед, Бастьен понял, что больше не сможет злоупотреблять терпением своего заместителя.

Адам предложил Бастьену следовать за ним по ведущей к бункерам немного в стороне от «Джунглей» дороге. Они вскарабкались на развалины и уселись на самом верху.

— Ты за нас испугался? — с признательностью и одновременно с любопытством спросил сириец.

И поскольку отрицать очевидное было ни к чему, Бастьен сменил тему:

— Не знал этого пляжа. Он великолепен. Просто поразительно, до чего здесь пустынно.

— Здесь не пустынно, здесь все опустело, — исправил его сириец. — Для калисси и туристов мигранты слишком уж близко.

Пока они молчали, волны несколько раз успели приласкать песок.

— Жертва — женщина, — снова заговорил Адам. — По слухам, убита холодным оружием. В течение дня я узнаю об этом больше. Но уже сейчас, если сравнить с убийством ливийца, можно понять, использовано ли то же самое оружие.

Сириец брался за расследование, которое его никто не просил проводить, а Бастьен не знал, как сообщить ему о предательстве контрразведки.

— Прекрати, Адам. Здесь ты не флик.

— А тебе что, разве не интересно узнать, есть ли в «Джунглях» убийца?

— Я не служу в уголовной полиции, это не моя работа.

— Тебе ничто не мешает сравнить два вскрытия. Ты ведь можешь получить к ним доступ, а?

Волны снова лизали песок. Снова в поросших травой дюнах шумел ветер. Бастьен резко положил конец этому бесплодному разговору.

— Контрразведка остановила расследование по мечети, — наконец выдавил он. — Сегодня утром они отбыли.

Адам не ответил. Он даже не повернулся к Бастьену.

— Я больше не имею права вступать с ними в контакт. Ты знаешь, что это значит?

Адам уже показывал мальчику их новое место проживания, и теперь ребенок возвращался, нагруженный ветками и сучками, чтобы в этот дождливый день поддерживать огонь. Закончив работу, он обнаружил обоих взрослых на крыше бункера и уселся возле своего покровителя.

— Это значит, — продолжал Бастьен, — что они ничего не сделают для малыша.

Адам никак не отреагировал. Да и воспринял ли он информацию?.. Ветер неистово ворвался в бункер под ними, вихрем закружился вокруг разгоревшегося костра, обрушился на стены, сорвал зажатую между двумя камнями фотографию Норы и Майи, подхватил ее и отпустил прямо над огнем. Лица истлели, а улыбки исчезли.

— При вскрытии по ранам можно определить разные типы лезвий, — продолжал Адам, непоколебимо гнущий свою линию. — Это объяснило бы нам, было ли в обоих случаях использовано одно и то же оружие.

Бастьен внезапно воспротивился тому, что Адам по-прежнему не выказывает никакого раздражения. И распсиховался за себя, за сирийца, за Килани.

— Да прекрати ты, твою мать! Я не нуждаюсь в тебе, чтобы вести расследование! Никто не нуждается в чертовом капитане Саркисе, чтобы расследовать убийство! Ты бы лучше побеспокоился о…

И, едва успев вовремя остановиться, Бастьен проглотил конец фразы:

— Прошу тебя, не говори мне больше об этих убийствах.

Но за что же еще Адам мог уцепиться? Если Нора и Майя были его сердцем, Килани стал его позвоночным столбом. Он был разлучен со своими любимыми, а теперь, после предательства контрразведки, понял, что не способен помочь мальчику. Это расследование всего лишь не давало ему рухнуть в бездну безумия, как подпорка не дает упасть старому растению.

А что, если он просто отключится? Прекратит биться и позволит себе пойти ко дну собственной души…

Миллер поднялся на ноги и протянул Адаму руку, но тот не сделал ответного движения, его сознание устремилось куда-то за горизонт. Мальчонка, свидетель этой сцены, беспомощно переводил взгляд с одного на другого. Не понимая ситуации, он ощущал всю ее жестокость. Спустя несколько секунд Бастьен опустил руку и слез с крыши бункера.

В жизни Килани было только четыре человека. Адам и эта семья, которая приняла его, пусть даже всего на один вечер. Один из самых прекрасных в его жизни. Его глаза наполнились слезами, он тоже поднялся, яростно пнул ногой Адама, съехал на заднице со склона бункера и ушел в сторону пляжа.

Бастьен обнаружил Эрику сидящей на капоте автомобиля с сигаретой в зубах. Ни слова не говоря, он забрался в машину. Его заместительница не стала спешить и докурила сигарету до последней затяжки. Она видела Адама уже во второй раз и прекрасно догадывалась, что между этим человеком и ее офицером существует какая-то связь. Она почувствовала себя уязвленной, ведь ее вот так запросто отодвинули.

На обратном пути Бастьен и рта не раскрыл, оставив Эрике право молча бесноваться. Проезжая мимо доков, она резко свернула, снова прибавила скорость, ворвалась в заброшенный ангар, где догнивали какие-то остовы лодок и спутанные рыболовные снасти, затормозила ручником, так что эхо визга покрышек отскочило от металлических переборок.

— А теперь, Миллер, ты у меня заговоришь! Что это за ребенок? Кто этот тип?

В ванной Бастьен плеснул себе в лицо водой, не обращая внимания, что забрызгивает все вокруг. И еще. И еще.

Такой момент интроспекции, когда человек смотрит на себя в зеркало, прямо в глаза, проникая непосредственно в душу, как если бы проверяя, оценивая себя или остерегаясь.

Манон скользнула ему за спину и обвила руками его талию.