Оливье Норек - Меж двух миров

Манон расставила на бортике мыло и шампуни и приготовилась объяснять ему, что следует изо всех сил тереть себя. Но когда она обернулась, Килани был уже голый, как червячок. Тощая попка, детская пиписька и широченная улыбка.

— О’кей, — вздохнула Манон и улыбнулась.

В любом случае главное заключалось в том, чтобы не был забыт ни один сантиметр кожи.

— Итак, вперед. Будем делать пузыри.

В течение всей генеральной помывки Килани ни разу не раскрыл плотно сомкнутых век. Он был спокоен и даже как будто умиротворен. Манон решила, что он вспоминает свою маму, которая когда-то вот так же купала его. Раны на черной коже мальчика не слишком бросались в глаза. Но, проведя банной рукавичкой по его плечу, Манон коснулась следа ожога. Вдоль одной икры снизу доверху тянулся длинный шрам. На спине — вздувшиеся борозды. Ладони у мальчика были натруженные, будто он работал целую долгую жизнь. Манон не была взволнована. Лучше сказать, не только взволнована. Она была в ярости. Ее обуревала настоящая глубокая ярость, которая только росла при каждом новом открытии. Под ее пальцами партитура стигматов рассказывала о жизни этого ребенка.

Вымытый по первому разу, растертый и сполоснутый Килани выставил ногу из ванны, но Манон тут же решительно вернула ее обратно. Затем показала пальцами «два» и снова обрызгала его жидким мылом.

— Все сначала, бедняжка. Нельзя допустить ни малейшего риска.

И Килани снова закрыл глаза.

Пока мальчонка поглощал большущую тарелку макарон с пармезаном, Адам и Бастьен, сидя в гостиной, снова и снова повторяли друг другу разные этапы перехода в Англию. «Медленные углеводы, — подумала в кухне Жад. — Чтобы держать удар».

— Я купила ему энергетические батончики, — добавила она вслух. — А мама сходила в банк, поменять триста евро на фунты. Надо будет положить их в его новый рюкзак.

Пораженный зрелостью ее суждений, сириец с уважением взглянул на девочку:

— А что ты сама об этом думаешь, Жад? Ты со всем согласна?

Бастьен осознал, что полагал ее согласие и помощь как нечто само собой разумеющееся. И хотя он думал, что знает свою дочь, ее ответ заинтересовал его.

— Государство обязано заботиться о каждом несовершеннолетнем ребенке, находящемся на французской территории, — продекларировала она. — Так что это не мы поставили себя вне закона.

Действительно, Жад, как и обещала, углубила тему.

Манон вышла из гостиной и, присев перед шляпной коробкой, принялась рыться среди негативов и фотографий, пока не нащупала свой старый фотоаппарат. Она вставила в него новую пленку, и это вызвало поток воспоминаний. Манон подумала об отце и впервые остро ощутила не его мучительное отсутствие, а надежное присутствие.

В кухне, стоя на коленях перед Килани, Бастьен горстями сыпал во все карманы его спортивного костюма молотый кофе. Так же он поступил и с рюкзаком, не позабыв и про передний карман.

— Так делают торговцы кокаином, — пояснил он Жад, которая с удивлением следила за действиями отца.

— Они прячут его в пачки кофе, чтобы сбить обоняние собак, — подтвердил Адам.

Щелчок фотоаппарата заставил мужчин обернуться к Манон, направившей объектив прямо на них.

— Два флика, использующих методы наркоторговцев! Это стоит увековечить! — насмешливо объяснила она.

Затем подошла к Килани и, указав на аппарат, спросила его разрешения. Он пожал плечами и поднял голову. Она оставила в окошке видоискателя только его лицо. Текстуру кожи, глубину взгляда и это непостижимое выражение надежды, как если бы завтра мог наконец наступить другой день.

Бастьен взглянул на часы и с опережением на добрых пятнадцать минут объявил, что пора. Просто он знал, что прощание станет нелегким и для жены, и для дочери. И верно: было много слез и поцелуев, утопающий в любви Килани переходил из объятий в объятья. Его сердце билось так быстро, что даже немножко закружилась голова, но мальчик быстро справился.

Дверь квартиры закрылась. Тишина, такая давящая после бурного прощания, была невыносима.

— Мне потребуется что-то тонизирующее.

Жад нахмурилась, она представила, как мать бросается к аптечке, чтобы выбрать среди многочисленных таблеток наиболее подходящую ситуации, и завалится на диван.

— Бокала вина будет достаточно, — успокоила ее Манон. — Ты со мной?

— Определенно!

Торговый центр «Сите-Европа», Кале

21:30

В кафетерии на заправке, под убийственно ярким, как в операционной, светом, среди иллюстрированных журналов с кричащими обложками, плюшевых игрушек в помощь родителям, забывшим обмусоленных любимцев своих детишек, и холодильных прилавков с треугольными бутербродами Килани снова прилип к торговому автомату. На сей раз к кофейному. Как прикованный.

— Ну, ты выбрал? Я не собираюсь торчать здесь целый вечер.

Поскольку Килани никак не отреагировал, человек оттолкнул его, чтобы занять место. Мальчик огрызнулся, как звереныш.

— Э, потише! Родители-то твои где?

— Мы родители.

Клиент обернулся и увидел двоих мужчин. Белого с мрачным взглядом и мощного араба со шрамом на лице. Сбитый с толку столь необычным составом семьи, он выхватил стаканчик, когда струйка кофе еще текла, обжег себе пальцы и молча удалился с высоко поднятой головой как ни в чем не бывало.

В «уголке отдыха» кафетерия, на столе, окруженном барными стульями, завибрировал мобильник Бастьена, и на экране высветилось сообщение:

«Грузовик перенаправлен. На месте через 3–5 мин.».

Водитель проследовал за автомобилем ББП до парковки, примыкающей к автозаправочной станции, которая в бензиновых испарениях казалась освещенной, как дискотека. Тяжеловоз припарковался и стал ожидать распоряжений полиции. Кортекс поднялся на ступеньку кабины и оказался на уровне опущенного стекла. Выглядел он сущим въедливым крючкотвором — из тех фликов, с которыми неохота связываться.

— Проверка на содержание алкоголя и наркотических средств. Выходите с документами, дающими право на управление данным транспортным средством, — без пауз проговорил он.

Через окно кафетерия Миллер внимательно наблюдал за тем, как Кортекс заставляет дохнуть в трубку шофера, явно покладистого парня, который не знал, что подчиняться следует только самым кратким проверкам. Настал нужный момент, и Бастьен позвал Килани. Надев на мальчика рюкзак, он в последний раз оглядел его. Из них двоих флик очевидно был встревожен сильнее: Килани придавала смелости уверенность в том, что в это путешествие он отправляется не один. Теперь настал черед Спринтера отвлекать внимание дальнобойщика.

— Хронотахиграфический диск [72], пожалуйста.

Едва выпустив из рук алкотестер, водитель был вынужден снова лезть в кабину за контрольным диском. Он протянул его полицейскому, и тут на сцену вышел Пассаро, чтобы окончательно заморочить парню голову.