Оливье Норек - Меж двух миров

— Сегодня вечером меня не будет дома, — озабоченно сказал он ей.

— И я должна встревожиться?

— Мне кажется, я вот-вот совершу какую-то глупость, — прошептал Бастьен.

— Что-то, чем я смогу гордиться?

— Не могу понять, почему я чувствую, что на мне лежит ответственность.

— Ты ничего не решил. Они встали на твоем пути.

Реплики Бастьена и Манон могли показаться бессвязными. Они понимали друг друга почти без слов. Это родство душ пропало во время траура, из которого как будто не было никакого выхода. Однако сейчас, в самый разгар потрясений, оно робко возрождалось.

— Ты не одинок, — шепнула Манон.

Та же самая фраза, слово в слово, которую в заброшенном ангаре, сидя в машине с открытыми дверцами и куря сигарету за сигаретой, произнесла Эрика, пока он рассказывал ей свою длинную историю. Встреча в больнице. Этот сириец и ребенок. Драмы, которые сперва изничтожили, а потом соединили их. Их семьи разбросало по свету, каждый ищет свою. Пережитые ужасы. Одиночество и надежда. Сила и отвага продолжать вопреки всему. И эта тюрьма, «Джунгли».

Несмотря на инструкции Дорсэ, Бастьен даже рассказал Эрике про контрразведку и их обещания.

— Адам никогда не покинет «Джунгли» без жены и дочери. Но есть еще этот мальчонка. Он постоянно находится в опасности. Мне никогда не будет покоя, пока я сознаю, что ничего не сделал для него.

— Ты не одинок, — заверила его Эрика. — Если ты хочешь совершить глупость, с тобой вся твоя команда. Это не ты нуждаешься в нас. Я думаю, что мы в тебе нуждаемся. Доверься мне и позволь нам помочь тебе.

Так же как Эрика, Манон выслушала ту же самую историю, ни разу не прервав Бастьена.

— А что мы скажем Жад? — с тревогой спросила она, усаживаясь на бортик ванны.

— Правду. Она уже достаточно взрослая. А главное, слишком себе на уме, чтобы скрывать от нее что бы то ни было.

— Она у своей подружки Доротеи. Вернется только через час. Я ею займусь.

Потом Манон поднялась и, скрестив руки, потихоньку сняла через голову футболку. Эти грудки в форме яблочка, ее не совсем плоский божественный живот и этот смущенный взгляд, одновременно волнующий и притягательный.

— Она вернется только через час… — повторила она, прижимаясь к Бастьену.

Пассаро владел маленьким городским особнячком. Из тех, что с кованой калиткой, садом перед домом и расставленными повсюду разноцветными фонариками. К девяти стемнело. Еще раз в подробностях рассказав то, что он уже поведал Эрике, Бастьен стоял перед сотрудниками ББП, давая им время, чтобы переварить информацию.

— Может, это принесет нам пользу, — допустил Пассаро.

— А может, мы потеряем работу. И это будет почти что польза, — пошутил Спринтер.

Кортекс снова ощутил дыхание грузовика у себя за спиной. Того самого, удар которого он должен был со всего размаху принять своим телом.

— А я, лейтенант, за тобой повсюду пойду.

Эрика снова наполнила бокалы, и беседа продолжилась, методично и размеренно, как разрабатывают план вооруженного нападения.

— Чтобы быть уверенным, что нет других незаконных пассажиров, водитель должен избежать сорок седьмой транспортной развязки на трассе А-16. Именно там перевозчики возводят свои заграждения и баррикады, чтобы мигранты успели вскарабкаться в кузов.

— О’кей. Значит, выставляем ложный дорожный контроль перед Кале. Возвращаемся в город, сопровождая грузовик до торговой зоны «Сите-Европа» [71]. Во время проверки устраиваем мальчонку среди грузов и обеспечиваем новое сопровождение, чтобы проехать через центр города и поставить грузовик на национальную трассу номер двести шестнадцать. Так мы не наткнемся на роты безопасности и заграждения. И тогда ему только и останется преспокойно проехать семь километров до порта.

— Надо будет выбрать грузовик с брезентовым верхом, который пропускает воздух, иначе мальчишку отловят детекторы углекислого газа.

— И важно, чтобы это был европейский транспортер. Потому что международный будет опломбирован, а если мы сорвем пломбы, на таможне заметят.

— Меня не столько беспокоят таможенники, как их чертовы псы.

— Вроде Вольфа? — встревожился Бастьен.

— Нет. Ищейки. Они натасканы на запах, общий для всех мигрантов. Запах горелого дерева. Придется найти ему чистые шмотки и как следует несколько раз вымыть его, иначе все впустую.

— При ежедневном наличии пяти тысяч транзитных грузовиков можно пройти между каплями дождя, — для собственного успокоения сказал Кортекс. — Наконец-то у меня будет приемлемая история, которую можно рассказать моей старшей.

Бастьен торжественно поднялся и окинул взглядом команду. Свою команду.

— Значит, вы в себе уверены?

От костра оставалось только несколько углей, дающих слабый свет, отчего на стенах бункера плясали тени. Адам даже не заметил в золе крошечный, еще не тронутый огнем уголок сгоревшей фотографии Норы и Майи. Мужчина стоял на страже, чтобы Килани мог поспать.

Днем на пляж приходили многие беженцы, они видели их временное жилье. Возможно даже, информация попала к афганцам. Ребенок и сириец жили под нависшей над ними угрозой, такой же постоянной, как чайки над Кале.

В кармане Адама завибрировал телефон. Он опередил Бастьена, не дав ему и слова сказать.

— Я плохо говорил с тобой. И чересчур многого от тебя требовал, — извинился сириец.

— Слишком поздно, друг. Я тебя уже простил. Обещание тебе давал я, а не контрразведка. Так что подготовь Килани. Через двадцать четыре часа он покидает «Джунгли».

Адам обернулся к свернувшемуся калачиком в спальном мешке мальчику, которого одолевали тяжелые сны.

— Тебя ничто не обязывает делать это, — сказал Адам.

— Ты свою часть сделал, хотя тоже не был обязан. Ты что думаешь, ты лучше меня?

Даже на расстоянии сириец через трубку ощутил улыбку Бастьена.

— «Под конец жизни придется пересмотреть все, что мы согласились сделать. И в тот день я отказываюсь испытывать стыд», — продолжал Миллер. — Эти слова сегодня вечером мне сказал один флик. Его фраза не даст мне отступить.

— Рядом с тобой есть добрый человек и хороший флик, Бастуан.

— Знаю. И он такой не один.

Мгновенное колебание, необходимая пауза, прежде чем решиться на так много содержащее в себе предложение…

— А если и тебе уехать с Килани? Ты его семья, а он, возможно, стал твоей?

— Я подумаю, — в конце концов через несколько секунд ответил Адам.

Бастьен провел день на телефоне — между Манон, Адамом и Пассаро. Эрика, со своей стороны, должна была максимально загрузить Корваля работой, поскольку включить его в эту операцию представлялось им чересчур рискованным. С того дня, когда одному из родственников Корваля из-за отсутствия туристов пришлось закрыть ресторан, его семейство на дух не переносило беженцев.