Марек Краевский - Эринии

— Простите, — сказал он. — Это у меня такой юмор висельника. Но знаете, пан начальник, я, кажется, кое на что наткнулся. Помните, что этот пьяный сторож рассказал, что Ирод…

— Забудьте это имя! — крикнул Зубик. — Разве что будете церковным служкой и будете читать Евангелие в церкви!

— То я должен был бы стать ксендзом, — продолжал Попельский тем же тоном. — Итак, подозреваемый приказал сторожу следить за киркой, потому что она, мол, стоит злотый или что-то такое.

— Именно так, злотый, — пробормотал Жехалко, заглянув в протокол.

— Я предположил, — Попельский кивнул головой, словно похвалив коллегу, — что кирку где-то одолжили. И мне повезло. В аренде инструментов Сокальского nota bene в первой, где я побывал, работник узнал на портрете человека с документами Марцелия Вилька, что живет на Кубасевича. Я немедленно туда поехал и встретился с этим паном. Это не тот человек, который мучил Казя Марковского. Полгода назад у Вилька украли паспорт, и кто-то воспользовался им, арендуя кирку. По моему мнению, надо вернуться к делу полугодовой давности и разыскать того, кто украл у Вилька документы.

— Ничего это не даст, — медленно проговорил Зубик. — У карманных воров под рукой целый арсенал паспортов и других краденых бумаг. Достаточно пойти к Бомбаху и деликатно намекнуть бармену, что нуждаешься в левых документах. И сразу появится какой-нибудь продавец паспортов, аттестатов зрелости, водительских прав и прочего.

— Я не согласен с вами, пан начальник. — Попельский становился все раздражительнее. — У наших карманников действует своеобразный кодекс чести. Они крадут у людей — деньги, часы, но не документы. Их они всегда отправляют по указанному адресу. Поэтому следует возобновить дело о похищении паспорта у Марцелия Вилька, даже если на нас будут метать громы из какого комиссариата, где дело было закрыто!

— А что вы нам скажете, доктор Пидгирный? — Зубик был известен тем, что в неудобных для себя ситуациях внезапно менял тему разговора.

— Преступник вернул кирку к аренду? — спросил медик, не глядя на Попельского.

— Да, — ответил комиссар.

— Я немного думал про его психику, — медленно произнес врач, который демонстративно сел вдали от Попельского. — Меня заинтриговал его новенький котелок, удостоверяющий, что этот человек тщательно заботится о внешнем впечатлении. Он убогий, живет в нищете, но оторвал от себя пару грошей, чтобы купить этот котелок. Для него это как флаг. Он им размахивает, будто хочет этим сказать: «У меня есть свое достоинство». Что это означает? Это свидетельствует о том, что этот человек — мегаломан.

С другой стороны, он может этот котелок воспринимать как символ принадлежности к определенному слою. А это может свидетельствовать о том, что его, возможно, когда-то деклассировали, исключили оттуда. Кроме того, он отдал кирку, хотя мог безнаказанно ее присвоить. Это может означать: «Я стою выше рядовых, обычных воров. Я лучше них».

Доктор замолчал, бросив на Попельского полный враждебности взгляд. Комиссар знал, что медик хотел что-то добавить, но не может через тайну об изнасиловании госпожа Марковской. Этим взглядом Пидгирный, казалось, говорил: «Видишь, Попельский, не хочешь сотрудничать со мной, а я знаю что-то такое, чем ты не воспользуешься, если мы не объединим свои усилия».

— Ваши выводы, доктор. — Казалось, Зубик не понял размышлений Пидгирного.

— По моему мнению, — сказал Пидгирный, — тот, кого мы разыскиваем, — человек деклассированная, захудалый шляхтич или безработный чиновник, который болезненно воспринял то, что его выгнали с работы. Такие люди часто сваливают на других вину за собственные жизненные неудачи. Жертвами ненависти нередко становятся иудеи. Мне кажется, подозреваемого следует искать среди антисемитов. Я начал бы от польских националистических организаций.

— Вы неисправимы, доктор, — Зубик отнюдь не был захвачен последним предположением. — Вы снова пытаетесь проповедовать свои убеждения о том, что человек с портрета замучил Геню Питку. Тогда как я уже сказал, что убийца Гени…

— Мне известно, что вы сказали, — прервал его Пидгирный. — Но вы не волшебник, и ваши слова — лишь предположение…

Несмотря на отвращение к никотину, Попельский постучал «Египетской» по портсигара и закурил. Задумался, а спор между доктором и начальником доносился до него словно издалека, будто из-за густого слоя дыма. «Среди антисемитов, следует искать среди антисемитов», — звучало в голове комиссара. Он смотрел на все больше разъяренного доктора, но не слышал его голоса. Зато слышал собственные слова, сказанные несколько недель назад, когда они с Пидгирным встретились поздно ночью в морге, склоняясь над изувеченным тельцем Гени Питку.

«Иудеи закрываются в своих квартирах, — говорил тогда Попельский. — В комиссариате на Курковой сидит безработный с бутылем керосина. Его схватили возле синагоги „Золотая Роза“».

Деклассированная человек, безработный антисемит с бутылем керосина. Хочет поджечь синагогу.

«Это я сделал, — говорил Ирод на фабричном дворе. — Это я колол его ножом. Я ломал ему руки и ноги. Я запихнул его башку под колено. И все напрасно. Никто не убил меня тогда».

Хотел погибнуть, лихорадочно думал Попельский, хотел, чтобы иудеи забили его. Может, он хочет стать вторым Христом? Все равно, кем он себя считает. Важно, что он хотел спровоцировать иудеев. Сперва бросить на них подозрение в ритуальном убийстве, затем поджечь синагогу. Но зачем? Если хотел погибнуть, было бы достаточно, если бы он во всем признался иудеям, и старозаконные иудеи растерзали бы его. Возможно, таким был его план. Под синагогой задержали мужчину с бутылем керосина. Отвели к комиссариата на Курковой. Он, видимо, отбрехался там, и его отпустили. Но должна была остаться какая-то запись. Фамилия какая-то, адрес.

Попельский потушил сигарету, надел шляпу и вышел из кабинета. Взгляды всех присутствующих прикипели к Зубику. Ждали взрыва.

— Ну, чего вы так смотрите. — Начальник спокойно пригладил на голове остатки волос. — Мы давно знаем Попельского. Индивидуалист, но умный. Что-то ему пришло в голову, и он просто пошел по этим следам. Посмотрим, куда это его приведет.

— Только чтобы не к краю пропасти, — тихо сказал Пидгирный.

«Шевроле» Попельского остановилось на Курковой. Комиссар любил эту улицу, что стремительно бежала вверх. Однако не мог так сказать о начальнике IV очередного комиссариата. Входя в дом номер 23, вспомнил свои бесплодные усилия, которые он приложил, чтобы убедить этого тупого служаку и безнадежного педанта, аспиранта Станислава Олейовского, позволить ему поступить не совсем законно. Речь шла про одного вора, которого Попельский хотел допросить, однако формально не имел такого права. Разъяренный просьбами и угрозами комиссара, начальник выкинул его за дверь, требуя соответствующих документов, в том числе протокола передачи задержанного. Попельский достал эти бумаги назавтра, но вор уже был отпущен под залог. Когда комиссар помчался по адресу выпущенного ворюги, оказалось, что там давно никто не живет. Тогда IV комиссариат превратился в ад. Попельский орал на начальника, а тот стучал кулаком по столу, показывая документ об освобождении под залог, подписанный следственным судьей. Наверное, они бы бросились друг на друга, если бы Попельского не вызвал тогда посыльный от самого воеводского коменданта.