Карел Михал - Шаг в сторону

— Где были? — спрашиваю я коротко.

— В сумке, — хрипел телефон, — я же тебе говорю!

— Ну да, а где была эта сумка?

— В коробке с бельем, вот бы не подумал!

Этого бы я и вправду не подумал.

— Была закрыта?

— Сумка?

— Коробка!

— Завернута и заклеена клейкой лентой, но я ее открыл. Можешь на нее в Праге посмотреть, мы ее здесь для тебя припрятали. На бумаге отпечатки пальцев, мы уже сравнивали, чтобы он потом не говорил, что ему кто-то подсунул сумку. А теперь давай возвращайся, потому что работы по горло. Возьмешь это дело со «Стройконструктом».

Очевидно, радости его не было конца. Аферу растратчиков из «Стройконструкта» начал расследовать Бахтик месяца два назад. Он допросил человек пять, но растратчиков среди них не оказалось, так что пришлось перед всеми извиниться. С тех нор никто не хотел этим заниматься.

— Подожди, — говорю, — скажи, пожалуйста, эта клейкая лента не была случайно порвана?

— Да нет, не порвана, — кричал Бахтик, — но она была слеплена из трех кусков. Наверное, очень нервничал. В тюрьме совсем свихнулся, молчит и плачет. Ну, это мы знаем. Нет, все ясно. Ведь отпечатки-то от клея свидетельствуют против него. Так приезжай завтра, выходи на работу.

Дзинь. Повесил трубку.

Я тоже повесил трубку. Приказ есть приказ. Завтра я выйду на работу. Наверх я не спешил. Ничего там от меня не убежит.

Кунц сидел в башне за своим столом и читал Флобера. Три яичка и хлеб с маслом он приготовил для меня и поставил на камин.

Я разбил первое яичко и, вспомнив уроки чешских классиков, сказал:

— Арестовали нашего доктора Вегрихта!

Кунц опустил книгу на колени и удивленно уставился на меня своими синими глазами. В эту минуту он был похож на «проснувшуюся» куклу-моргалку.

— Что? Кого?

— Доктора Вегрихта, — терпеливо объяснил я, — посадили в тюрьму. Понимаешь, сидит!

— Где?

Я не хотел разглашать подробности и сказал:

— В Праге, в следственной тюрьме.

Кунц недоверчиво покачал головой, очевидно, у него это не укладывалось в голове.

— А скажи, за что его посадили?

— Не знаю, — сказал я безразличным тоном, — из-за каких-то часов, что ли. Или это были ворованные, или контрабанда, не знаю. Ведь никогда бы не подумал, правда? Ну, да ничего не поделаешь.

Я стал возиться со спиртовкой, чтобы показать, что разговор окончен, но Кунц, конечно, все еще не унимался.

— Какие часы? Что?

— Да не знаю. Зять, то есть Вошаглик, работает в министерстве, а там уже об этом знают. Я его долго не расспрашивал. Не мое это дело, но якобы у доктора были какие-то часы в машине, он вез их в Прагу, а часы эти контрабандные. За ним давно следили, а теперь его, наконец, поймали… Ты в яичницу лук не кладешь?

Кунц вытащил пакетик с луком из шкафа. Доктор Вегрихт никак не выходил у него из головы.

— Мне что-то не верится, — начал он, — чтобы именно доктор этим занимался. Может быть, какая-нибудь ошибка.

— Вряд ли, — говорю. — Я в такие ошибки не верю. А в общем-то не наше дело, они разберутся.

— Ну да, — сказал Кунц, — а что, если их ему подсунули?

— Ты что, детективов начитался? Кто бы их ему подсунул? Раз уж ты читаешь детективы, так должен знать, что в таком случае на них должны быть отпечатки чьих-то пальцев.

— А нашли его отпечатки?

— Ну, конечно, господи! Так по крайней мере зять говорит.

— На часах?

— Нет.

— Так может быть, он просто взял коробку в руки и оставил на ней отпечатки пальцев.

— Да, это может быть. Он якобы с самого начала говорил, что эта коробка не его.

— А чья? — с сомнением спросил Кунц. — Послушай, а не моя ли это коробка?

— А откуда я знаю? Если тебя это так интересует, так спроси на допросе. Все равно тебя туда вызовут.

Ципрбуржский управляющий комкал сигарету.

— Зачем меня будут вызывать?

— Ну, так ведь всегда поступают, когда хотят узнать, что это был за человек и что он делал.

Кунц закурил.

— Я о нем ничего плохого сказать не могу. Конечно, особо нежных чувств я к нему не испытывал, думаю, что их никто не испытывал, но это ничего не значит. Я бы не желал ему зла. Вот неприятность, что мне там говорить?

— Да не ломай себе голову, — говорю я, — это уже формальность. Доказательства против него, поэтому даже и не нужно признания.

— Ну да, вряд ли он сознается.

Я доел яичницу и вытер сковородку коркой.

— Представляешь, он уже сознался.

Кунц посмотрел на меня так, как будто бы у меня изо рта выскочил огонь.

— Сознался? Как?

— Чего ты удивляешься? Наверное, уже не мог отпираться, вот и признался. Готово дело. Говорят, что лучше сознаться, это смягчает вину. Что ты так удивляешься?

— Я не знаю, — с сомнением сказал Кунц. — Но обычно люди запираются, по крайней мере так в книжках пишут. Каждый старается защищаться, когда надо спасать свою шкуру, и запирается до последнего. Если уж кто-нибудь этим занимается, так не станет же он сразу сознаваться, как только на него пальцем покажут.

Я пожал плечами.

— Правда, я об этом знаю только из детективов, но, по-моему, только идиот будет запираться, когда уже нет смысла. Такой неглупый человек, как доктор Вегрихт, наверняка понял, что у них в руках факты, и сказал правду, чтобы иметь смягчающее вину обстоятельство. Думаю, что это самое разумное.

— Это конечно, — согласился Кунц, — но у меня все равно это не укладывается в голове.

— Не ломай себе голову. Гораздо хуже, что я сегодня вечером должен вернуться в Прагу. У нас с зятем общая квартира, мы хотели ее разменять, но ничего из этого не выходит. Мы хотим ее сначала разгородить, а потом менять, но национальный комитет нам запретил, так я туда должен ехать.

— Вот некстати, — сказал Кунц, — а тебе действительно так срочно нужно ехать?

— Надо. Когда идет последний поезд?

— Через три часа, из Будейовиц. Но на автобус ты уже не успеешь. Я тебя отвезу на мотоцикле.

— Ты не парень, а золото. Я тебе заплачу за бензин.

— Ерунда, — махнул Кунц рукой. — Но ведь ты вернешься потом сюда из Праги?

— Конечно, через пару дней.

Кунц погасил сигарету в пепельнице.

— Я тебе дам с собой какую-нибудь жратву в дорогу. У меня есть кусок грудинки и хлеб, подожди минутку.

Я отказывался, но Кунц только улыбнулся и отрезал мне два ломтя хлеба.

— Я еще тебе дам огурец, но смотри не разомни его в сумке!

Хороший он был парень. Я не думаю, что Кунц хотел что-то от меня за свой огурец и за свое хорошее отношение ко мне во время моего пребывания в Ципрбурге. Дело в том, что техники-строители не уполномочены повышать зарплату управляющим замков. Кунц простой, хороший человек, которому я был симпатичен. Он мне тоже был по-своему симпатичен. Если бы я был ему неприятен, он бы этого не скрывал, не лицемерил.