Карел Михал - Шаг в сторону

Видно, ей действительно нужно было, чтобы кто-то провез в Прагу что-то, чего она не хотела бы везти сама.

О своей просьбе в тот последний вечер она, конечно, не вспоминала. Я тоже не вспоминал, потому что тогда мне не хотелось настраивать ее против себя, а вспомнить я мог всегда.

Что касается Жачека, так это мелкий негодяй. С ним было покончено. Я написал рапорт о его деятельности и подал куда следует.

Словом, хотя у меня и создалось какое-то общее представление об этом деле, я не мог похвастаться блестящими результатами. Контрабанду приостановил не я, а кто-то или что-то, что лишило жизни Франтишека Местека, а из всех соучастников под замком у меня сидит только Кунц, который не знает никого другого ни сверху, ни снизу. Я полагал, что его заявление в основном правдиво. Более опасны были те, остальные, а они на свободе. На свободе они будут до тех пор, пока я что-нибудь не придумаю, и они могут совершить еще кучу преступлений. Хорошего в этом мало. Нужно было объяснить смерть Франтишека Местека, найти Пецольда; причем одно могло послужить ключом для раскрытия другого и наоборот; выяснить, с кем связан Пецольд, если мы только его поймаем. И совершенно необходимо объяснить поведение пани Ландовой, которая, однако, может не иметь к этой истории никакого отношения. Так что дела еще хватало.

Все, что можно было выяснить о смерти Местека, уже выяснено, а если еще что-то есть, так это выяснит Дечин. О Пецольде мы знаем только то, что нам сказал Кунц. Кроме того, интересно, кто рисовал эти цифры в уборной на вокзале. Нужно было распорядиться, чтобы за уборной следили на тот случай, если бы кому-то снова вздумалось расписывать стены. Это маловероятно, но попробовать можно. Конечно, наше отделение в Будейовицах ужасно обрадуется, а если кто-нибудь проболтается, позор будет на весь угрозыск, ведь тогда разнесется, что мы следим за сортирами, чтобы воспрепятствовать росписи стен.

Что касается самого пана Пецольда, то, конечно, его фамилия не Пецольд. Кроме того, мы не знаем, откуда он, так что лучше поискать иголку в стоге сена, чем разыскивать всех Пецольдов в республике. Мелких перекупщиков тоже будет нелегко изловить, потому что новый товар не поступает, и они, очевидно, притаились, как мыши. Пани Ландова нам тоже вряд ли поможет, потому что мы не знаем, как к ней подступиться.

Ну, хорошо, сказал я себе и по примеру всех великих сыщиков взялся за карандаш. Тупым концом я ковырял в носу, а отточенным рисовал поросят. Жаль, что этого нельзя было делать одновременно. Потом, тоже по примеру великих сыщиков, меня осенило, и я попросил по телефону привести Вацлава Кунца.

Когда привели преступника Кунца и оставили нас одних, я, оставаясь верным нашим приятельским отношениям, предложил ему сигарету.

— Слушай, опиши, пожалуйста, еще раз этого Пецольда. Только поподробнее. Вспомни хорошенько.

Он подумал. Сказал, что паи Пецольд был среднего роста, приблизительно сто семьдесят сантиметров, худой, чуть сутулый, у него были густые с проседью темные волосы, очки без оправы, лицо ничем не примечательное, разве только тем, что передние зубы испорчены, правого верхнего клыка не хватало. По рукам можно было догадаться, что он заядлый курильщик. Руки у него были не слишком холеные, но вряд ли он занимался физической работой. На нем были приличный, очевидно купленный, коричневый в крапинку пиджак и темно-коричневые брюки, коричневые полуботинки, рубашка цвета хаки и галстук. На руке висел зеленый плащ. На вид ему было лет пятьдесят.

Работать с умными и внимательными людьми — одно удовольствие, немногие подробно запоминают внешность других людей или не путаются в описании. Часто, когда я прошу описать чью-нибудь внешность, я вспоминаю историю о девушке, которая попала, как говорят, в беду. Когда ее допрашивали в том учреждении, куда она пришла жаловаться, кто же этот господин или хотя бы как он выглядел, она ответила, что он был в шляпе.

Кунц видел Пецольда всего два раза, но запомнил его удивительно хорошо.

Я спросил:

— В первый раз он сам тебе дал деньги?

— Да.

— А как он посылал их потом?

— По почте.

— Чье имя было указано на переводе под рубрикой «Отправитель»?

— Он посылал их не переводом, а в обыкновенном конверте, положив в лист чистой бумаги. Адрес был написан на машинке.

— А не слишком ли толстый получался конверт?

— Нет. Он посылал деньги три раза в месяц по пятьсот крон.

— У тебя есть эти конверты?

— Ну что ты!

— Прошу тебя, вспомни хорошенько: какая печать была на конверте?

Он понимающе улыбнулся.

— Печать вокзальной почты в Будейовицах. Меня это тоже интересовало.

— На всех конвертах?

— Да.

— А теперь еще: когда Пецольд был с тобой в поезде, он показывал проводнику обыкновенный билет?

— Да.

Это было почти все, что мне нужно было знать. Я хотел отпустить Кунца, но, видно, и ему хотелось меня о чем-то спросить.

— Сколько я за это дело получу? — выдавил он из себя.

Я не знал, как лучше ответить ему, надо было все обдумать и взвесить.

— Немного, — говорю, — у тебя есть разные смягчающие вину обстоятельства. Какое-то время тебе придется отсидеть, но если будешь там вести себя примерно, тебе сократят срок. А как только тебя выпустят, заходи ко мне. Тебе нужно найти какую-то приличную работу, потому что, если доктор Вегрихт увидит тебя в Ципрбурге, его хватит удар.

— Его выпустили?

— Доктора? Ага.

Он поблагодарил меня, и его увели.

Так что мы имеем? Проницательный пан Пецольд, вероятно, не хотел посылать деньги через своих сообщников, потому что наличные есть наличные и с ними всегда неприятности. Вероятно, он отправлял их сам из Будейовиц с вокзала и тогда же заглядывал в уборную. Цифры появлялись каждую неделю, так что он каждую неделю бывал в Будейовицах. Непохоже на то, чтобы он там жил постоянно, потому что до сих пор все проданные часы были обнаружены только в Праге. Очень правдоподобно и почти вероятно, что из Праги в Будейовицы пан Пецольд ездил ежедневно на службу, потому что на этой трассе с ним впервые случайно и встретился Кунц.

Это уже было что-то.

Теперь требовалось выяснить, кто ежедневно ездит из Праги в Будейовицы. Если исключить железнодорожников, потому что они вместе с билетом предъявляют удостоверение, а по служебным делам вообще ездят только по удостоверению, это мог бы быть работник какого-нибудь будейовицкого предприятия, главное управление которого находится в Праге, или какого-нибудь центрального учреждения, у которого в Будейовицах или поблизости есть какой-то объект. Не исключено, что пан Пецольд в Будейовицах только делал пересадку.

Я считал свое предположение логичным, потому что надписи в уборной появлялись в середине недели, значит, в рабочие дни. Оставались только командировки. Это уже было лучше. Приблизительно так, как если бы вам сказали, что ту иголку в сене вы должны искать не по всей Чехии, а только во всех стогах около Бероуна.