Карел Михал - Шаг в сторону

А потом меня осенило: паи Пецольд может работать в Будейовицах, а в Прагу приезжать по выходным дням, потому что он прописан здесь постоянно, а выходным у него может быть любой день недели. Почему бы нет?

На другой день я принялся за дело, теперь у меня была хоть какая-то зацепка. Это называется гипотезой, а еще это называют швайнфест. Швайнфест — это такое крылатое слово. Жил-был сапожник, у него было четверо детей, а эти дети хотели есть. Сапожник тоже. А когда стало невтерпеж, сапожник велел младшему сынишке вычистить валявшиеся в углу старые сапоги и поставить их на окно. Мальчик хотел узнать зачем. «Дурачок, — говорит сапожник, — здесь ходит пан каноник. Может быть, пойдет он сегодня мимо, а посмотрит на наше окно и скажет: «Ага, вот хороший сапожник, я закажу у него сапоги». Закажет он сапоги, а если они ему понравятся, он закажет еще одни, на двух парах я заработаю золотой. А на этот золотой мы купим что? Ага, купим маленького поросеночка и будем его кормить, а когда из него вырастет большой боров, мы его зарежем и устроим швайнфест. Пепик получит пятачок, Карлик — ножки, Тонда — ушко, а Венца, потому что он самый маленький, получит хвостик». А Тонда вылез из угла и говорит: «Я тоже хочу хвостик». — «Нельзя, — говорит сапожник, — у поросенка только один хвостик. А его получит Венца». — «Нет, я!» — заорал Поник. «Я!» — заорал Карлик и дал Пепику в ухо. А потом все передрались, и сапожник их выпорол ремнем.

Теперь вы уже знаете, что такое швайнфест.

С паном Пецольдом дело обстояло точно так же. Но иногда швайнфест — очень веселое занятие. Так что в рамках этого швайнфеста я размышлял, кем бы мог быть пан Пецольд. Выдвигал бездну вариантов и тут же их отвергал.

Вряд ли паи Пецольд был трактирщиком. Трактирщики живут на одном месте и не выезжают из Праги в Будейовицы. Люди разных профессий, работающих посменно в воскресенье, тоже отпадали, потому что у этих людей выходные бывают в разные дни недели, как придется. Это, должно быть, такое заведение, где выходной день был определенным, в данном случае в среду. После долгих размышлений я вернулся к театру.

Театр в Будейовицах. В среду — спектакль. В другую среду — тоже. Спектакля нет во вторник. Отпадает. Если в среду спектакль, то пан Пецольд, если он действительно там работает, должен был бы в среду вернуться, а не ехать только в среду. Хотя, хотя — минуточку! — в театре не начинают работать в шесть утра, так что если бы он возвращался в среду, у него хватило бы времени на то, чтобы после обеда успеть в театр. Предположим, что так. Это, конечно, швайнфест, но это так. Кем бы он в таком случае мог работать?

Вряд ли он был артистом. У артистов не бывает испорченных передних зубов, потому что тогда они могли бы играть только отрицательных героев. Ни у одного положительного героя не бывает испорченных зубов. Значит, он был кем-то другим. Кем? Рабочим сцены? Вряд ли. Это было бы заметно по рукам. Художником? Вряд ли. Солидное положение он не мог занимать, потому что не стал бы им рисковать. Что-то среднее. Кассир, администратор. Кассиров-мужчин в театрах не бывает, почти всегда это женщины. Администратор? Такой администратор, который говорит: «Товарищ директор занят, он на художественном совете». Он же ходит по предприятиям и агитирует: «Посетите наш театр». Если никто не посещает, администратора ругают. Теоретически это было возможным. Много на такой работе не заработаешь, так что мог бы подрабатывать контрабандой. Интересно, что люди, которые зарабатывают совсем мало, почти никогда не впутываются ни в какие аферы. Как-то обходятся. Те, кто зарабатывает много, за редким исключением тоже не впутываются, потому что не хотят рисковать. Обычно аферисты — это люди со средним достатком, которые или хотят иметь больше, чем имеют, или которые раньше имели больше и не хотят от этого отвыкать.

Почему бы, собственно, не попробовать?

Я позвонил в министерство культуры. Там не знали, кто в театре Будейовиц администратор. Я позвонил в наше краевое управление. Там установили, что в Будейовицах в театре администратора нет. Этого следовало ожидать. Только меня разбирало профессиональное любопытство.

— Почему нет?

— Он уволился, а нового еще не приняли.

— Когда уволился?

— С месяц назад.

Ага! Месяц назад перестали появляться надписи в уборной.

— Спросите, как он выглядел?

— Товарищ директор говорит, что у него был глупый вид, — с нескрываемой радостью ответили Будейовицы.

— Так спросите, какой глупый вид, а если вам скажут, что очень, я буду на вас жаловаться.

Понемногу я вытащил из них все. Они дали описание. Это мог быть он, но не обязательно.

— Зубы у него были?

— Были.

— Какие?

— Говорят, хорошие.

— Его фамилия?

— Подгайский.

— Имя?

— Братислав.

Я спросил, точно ли это, потому что мне казалось диким, что кого-то зовут так величаво. Но мне сказали, что да. Очевидно, родители у него были патриоты. Еще мне сказали, где он постоянно проживает. Как ни странно, в Праге, на Напрстковой улице. Уволился по собственному желанию, о чем директор не сожалеет.

Потом я попросил нашего сотрудника как можно скорее собрать о нем материал, потому что эти зубы лишали меня последней надежды, а сам я пошел на Напрсткову улицу. Он жил на первом этаже, на дверях висела табличка «Братислав Подгайский». Он даже не стеснялся.

Я позвонил, втайне надеясь, что милый Братислав будет дома. Он был дома. На нем была домашняя куртка с кистями. Ужасный вид одежды! Раньше их носили гусары, потом домовладельцы.

Ему было лет пятьдесят, он был среднего роста, волосы с проседью. Никаких особых примет. Заспанные глаза и желтоватое лицо, чуть одутловатое. Вообще-то он был не толстый. Ничем не приметный стареющий человек. Вы можете встретить десятки таких лиц за день и или не обратите на них внимания, или не запомните их, потому что они никак не выделяются.

— Что вам угодно? — спросил он вежливо.

Я начал, как граммофон:

— Извините, что я вас беспокою, но я посещаю всех граждан, проживающих в этом доме, чтобы познакомить их с делом, которое очень важно для них, в их собственных интересах. Вы, конечно, можете мне сказать, что вы ни в чем не заинтересованы, но подумайте хорошенько, прежде чем окончательно отказываться. Сегодня мы пришли к вам сами, чтобы проинформировать вас. А завтра вы, очевидно, уже посоветуетесь со своей семьей и тогда посетите нас. Плоды этого визита и доверие, которое вы нам окажете, будут залогом того, что в трудную минуту, когда вас постигнет несчастье, возможно и не по вашей вине, мы окажем вам поддержку.

Все то время, пока я нес эту чепуху, он удивленно на меня смотрел. Еще бы!

— Простите, что вам угодно? Я вас не понимаю.