Эрик Сунд - Из жизни кукол

И вот, неделю спустя, Кевн все еще живет у нее.

Пережевывает отца.

Папа, папа.

Ни о чем другом он практически не говорил.

Как когда трогаешь языком сломанный зуб.

В детстве Кевин иногда представлял себе, как будет, если папа умрет. Каждый раз ему казалось, что это как потерять часть самого себя. Теперь он думал иначе.

Это как избавиться от части себя.

С какой же легкостью начинаешь ненавидеть, если тебя обманули с любовью.

Перед глазами у него стояла мать, в ушах звучали ее обвинения. Ей было всего тринадцать… Мокрощелка паршивая . Значит, не Веру она видела в сером тумане деменции.

Кевин так и не съездил к матери еще раз. Не позвонил брату, вообще не разговаривал ни с кем, кроме Веры. И договор на продажу дома он тоже не подписал, на телефоне было с двадцать пропущенных вызовов от маклера. И примерно столько же — от брата. Когда звонил Лассе, Кевин не брал трубку. И когда с ним желала поговорить эксперт Эмилия Свенссон, он тоже не отвечал.

Зажав в руке йойо, Кевин улегся на кровать в гостевой комнате Веры.

Вера рассказала про папин шрам. Большой шрам у него на животе, слева — отец показывал его более чем охотно, словно медаль за отвагу. А было самое обычное задержание, безо всякого геройства. Известный наркодилер, которого следовало выдворить с Гулльнарсплан, вытащил нож и пырнул отца в бок. Неглубоко, но все же пришлось зашивать. Теперь Кевин понимал: наверное, человек, переживший несколько инфарктов, находил некоторое утешение в том, чтобы показывать полученный в стычке шрам.

Воспоминания Кевина об отце растворились, как рисовая бумага в кислоте.

А ведь Кевин посмотрел всего один ролик.

Вера сидела за письменным столом. В окнах свистел ветер, лужайка имела унылый вид, а в центре всего висело отражение ее, Веры, ненавистного лица.

Вера включила компьютер и стала открывать папки.

Она соврала Кевину насчет своих отношений с его отцом. Они перестали спать друг с другом не лет пятнадцать-двадцать назад. Скорее, пять лет назад.

Вера щелкнула по папке, озаглавленной “ЛЕТО 2007”.

По словам Лассе из угрозыска, Canon был подключен к компьютеру через USB-порт в 17.43 девятнадцатого августа 2007 года.

Вера стала рассматривать фотографии. Кевин до жути похож на него. Те же глаза, та же линия подбородка, та же кривая улыбка. Вера задержала взгляд на одном снимке, сделанном девятнадцатого августа 2007 года.

У нее подскочил пульс.

Воскресный день девятнадцатого августа 2007 года выдался душным, день позднего лета, и они, ни к чему такому не готовясь, уплыли на лодке в шхеры и поставили палатку. Их последние две ночи вдвоем, последний раз, когда они спали друг с другом.

На фотографии они лежали на солнце, растянувшись на покрывале. Фотографию делал он, поэтому видны были только лица и два поднятых стаканчика с белым вином.

Примерно в то же время на его компьютере появился ролик — нарушение закона.

Вера не сводила глаз с даты. 19.08.2007.

Нельзя быть в двух местах одновременно.

Невозможно ставить палатку в шхерах — и в то же самое время находиться в городе и загружать файлы.

Хватит ли одной фотографии с датой, чтобы очистить его имя?

Наверное, нет, но больше у Веры ничего не было. Ей хотелось вспомнить, что в тот день они покупали вино и заходили еще в какие-то магазины в городе. Все воскресенье ловили солнце и занимались любовью. Само собой, никто не знал, где они.

Даже если ей удастся получить выписку со счета за тот день, она все равно ничего не докажет.

Вера вдруг заколебалась. Может быть, они плавали на шхеры неделей раньше, а фотографии она загрузила неделю спустя? Как вообще датируются файлы с изображениями?

Скрипнул пол, и Вера услышала, как вошел Кевин. Она быстро закрыла фотографию. Может, она ошибается?

Надо знать наверняка.

Кевин положил руки ей на плечи, и она закрыла глаза.

— Вера, ты хорошо себя чувствуешь?

Кто-то хочет навредить тебе, подумала Вера.

Нова значит “новая звезда”. В течение какого-то времени ее свет усиливается, она сияет, она ослепительна.

Когда они встретились в первый раз, Нова излучала столь яркий свет, что Мерси видела ее не очень ясно.

Ей было все равно, что говорит и делает Нова; хотелось только быть рядом с ней и делать то же, что и она.

Поначалу она боялась, что Нова ее покинет; когда Новы не было рядом, вокруг Мерси все становилось темным.

И вот Нова сидит на диване, у нее посеревший вид, она ест чипсы и пьет красное вино, смешанное с кока-колой.

Можно подумать, что Нова — маленькая девочка. Но она “подстилка”, как и сама Мерси. Подстилка значит проститутка.

— А еще какие-нибудь странные слова знаешь? — спросила Мерси.

— Тихий хоккей с мячом.

— Это что?

— Гольф.

— А еще?

Нова подумала и сказала:

— Спать за общественный счет.

— Не поняла…

— Это когда бродяга ночует в автобусах.

— Сухоглаз.

— Чего?

Мерси изобразила: уставилась перед собой, взгляд стал спокойным, но ни на чем не сфокусированным.

— Прекрати. У тебя вид какой-то мутный.

— Трахаться влохматую, — продолжила Мерси, хотя обе знали, что это значит. Слово же существует только в их языке. Но fuck hair звучит забавно; может, оно и в английский уйдет.

Скоро слова им надоели, и девочки свернулись на матрасе, под покрывалом.

Среди всевозможной порнухи в айпаде Цветочка нашлось приложение с фильмами о природе, и девочки от нечего делать стали смотреть их.

Короткие, минут на пять-десять, ролики поначалу были красивыми. Чудесные пейзажи, удивительные животные: ящерицы, птицы, рыбы. Потом пошел фильм, в котором орлан схватил птенца. Схватил прямо из гнезда, унес, бросил на скалу, а потом стал расклевывать, рвать заживо. Голос диктора с гордостью повествовал о том, сколь поразительны в своей уникальности эти кадры.

— Меня сейчас вырвет, — сказала Нова и подползла поближе.

Прекратить смотреть было невозможно. Ролики становились все отвратительнее. Звери совокуплялись, убивали друг друга — и все это в замедленной съемке. Какие-то мужчины в камуфляжных шляпах в бинокль наблюдали, как медведь забирается на медведицу, а лев нападает на газель.

Только теперь Мерси начала кое-что понимать о человеке. Ей трудно было передать свои мысли словами, но она все же сделала попытку.

— Мы очень холодные. Нам кажется, что чужие страдания — это красиво. Мы хуже зверей. Звери просто хотят выжить.

Глаза у Новы блестели.

— Если бы вместо животных были люди, такие фильмы запретили бы без вариантов.

Мерси вспомнились последние съемки, проходившие в подвале. Один из парней перед началом отвел Нову в сторону, но Мерси слышала, что он говорил.