Эрик Сунд - Из жизни кукол

Луве поздоровался с уборщицей, потом с медсестрой, которая совершала первый обход. “Ведьмин котел” потихоньку просыпался.

Луве спал плохо, но таблетки ему все равно не понадобились.

Он вышел в регистратуру, проверить почту. Могло прийти несколько новых заявлений насчет возможных насельниц, надо на них ответить. После ухода Алисы и исчезновения Новы и Мерси в интернате освободились три места, а частному предприятию не выгодно, чтобы эти три места пустовали дольше необходимого. Государство платит за каждую койку, и пустые койки означают потерянные деньги.

В почтовом кармане лежал конверт, адресованный Луве Мартинсону. По мнению Луве, в конверте содержалось не заявление от соцслужбы с предложением принять новую девочку.

Похоже, в конверте было частное письмо.

Едва Луве вскрыл конверт, как тут же понял, что там нечто гораздо большее.

Чудо означает, что произошло что-то хорошее, и само собой разумеется, что чудо — дело крайне редкое, в принципе несуществующее по сравнению с какими-нибудь страшными событиями. Катастрофами, например.

У надежды на ядерную аварию больше шансов сбыться, чем у надежды на чудо.

И все же Луве надеялся. Ведь чудо может означать то же самое, что и счастье.

У них похожий почерк, подумал Луве.

Отец Мерси жив.

Эмилия ушла, и Кевин остался в кабинете для совещаний один на один с Лассе.

Некоторое время шеф задумчиво молчал.

— И… Как Луве Мартинсон оказался в программе по защите свидетелей? — спросил Кевин. — По словам следователя, с которым я разговаривал, он сменил имя полтора года назад. Я решил его проверить, потому что мне показалось — с ним что-то не так.

Лассе снова кивнул.

— Понимаю. Но учитывая то, что мне известно, проверка — пустая трата времени.

— И что же тебе известно?

— То, что я знаю, должно остаться между нами.

Лассе сцепил пальцы и перегнулся через стол.

— Луве в программе по защите свидетелей с 1988 года, со своих восемнадцати лет. Он помогал нам в одном расследовании, и я был одним из тех, кто рекомендовал включить его в программу. Когда в 2011 году решение пересматривали и начинали процедуру смены имени, без меня тоже не обошлось. Тогда он тоже давал показания, в рамках совершенно другого дела.

— Значит, Луве и раньше нам помогал?

— Да, и учитывая его профессию, это неудивительно. Еще когда я в первый раз звонил Луве, у меня возникло чувство, что он может оказаться тем самым человеком. Я ведь не знал, как его теперь зовут, но в его манере говорить есть что-то особое. И выбор профессии в его случае совершенно логичен.

— Логичен?

— Да. В детстве Луве пережил сексуальное насилие. Как и ты.

— И когда вырос, захотел помогать другим людям, оказавшимся в той же ситуации?

Кевин представил себе Луве, вспомнил, каким почти болезненно-хрупким он выглядел во время их разговора в интернате неделю назад. Кевин тогда решил, что терапевт воспринял эту хрупкость от девочек, с которыми работает.

Но возможно, она идет изнутри.

Из раны.

Тринадцать месяцев назад, в день, когда Мерси высадилась из автобуса в двухстах метрах от “Ведьмина котла” в сопровождении двух медсестер из Брэкке, в Мальмё, в конторе на Винтергатан, сидел и смотрел на экран компьютера некий мужчина.

Мужчина (он был служащим Департамента по делам миграции) узнал одну фамилию в списке тех, кто ходатайствовал о предоставлении убежища, но получил отказ. Служащий тут же распечатал документы, касавшиеся означенного человека.

Кто-то совершил ужасную ошибку. Служащий надеялся, что ее еще можно исправить.

Тринадцать месяцев спустя Луве Мартинсон держал в руках письмо и спрашивал себя, чем они там, в миграционной службе, занимаются.

Какой у отца Мерси красивый почерк.

Dear Mr Love Martinsson,

I hope you are the right person to contact in my case. I do not want to bother you with a phone call and instead I choose to write a letter that you can read when you have time [67] Уважаемый господин Мартинсон, я надеюсь, что вы тот самый человек, с которым мне нужно связаться. Я не хотел тревожить вас телефонным звонком, а предпочел написать письмо, которое вы можете прочитать, когда у вас будет время (англ.). .

В социальной службе отцу Мерси указали на Луве как на ближайшее контактное лицо, так как Мерси не отправили жить в какую-нибудь семью.

Он рассказывал, что за год с небольшим дважды посетил Швецию, чтобы попросить убежища. Во второй раз он явился в стокгольмский офис Департамента по делам миграции, где ему сообщили, что его дочь, по всей вероятности, находится в Швеции.

Дожидаясь ответа на свой запрос, он увидел фотографии дочери в шведских газетах; по тому, что писали о ней журналисты, он ее не узнал.

Если написанное было правдой, то после Гамбурга, с тех пор как они расстались, в жизни Мерси творилась какая-то совершенная жуть.

Луве хотелось заорать.

Отец Мерси должен был получить статус беженца уже в свой первый приезд в Швецию.

Луве, не веря своим глазам, читал дальше.

Возникла новая бюрократическая проблема.

Недавно шведская полиция объявила отца Мерси скончавшимся, и миграционная служба ссылалась на один циркуляр. Шведские органы местной государственной власти: 2005:52, порядок действий в отношении скончавшихся.

Формально отец Мерси находился сейчас в морозильной камере перевозящего трупы самолета, летящего в нигерийский Кано, а не сидел в стокгольмском офисе миграционной службы.

Кафка, подумал Луве и перевернул страницу. Конечно, когда покойник явился просить убежища, завыли все сирены; отец Мерси писал, что в первые часы после прибытия был уверен: он попал в дурной сон. Для начала у него конфисковали паспорт, на том основании, что паспорт наверняка поддельный, потому что человек, за которого он себя выдает, мертв. Один из служащих связался с полицией, и ему сообщили о мертвеце, обнаруженном на мосту в центре Стокгольма.

Согласно отчету о вскрытии, он или погиб от холода, или задохнулся в люке для шасси, после чего выпал из этого люка и приземлился на мост, где его переехала машина. Опознать труп было в принципе невозможно, но удостоверение личности, найденное при мертвеце, совпадало с документами отца Мерси.

Причиной того, что отец Мерси написал письмо, а не приехал сам, был тот факт, что он не мог передвигаться свободно: отец Мерси сидел в Стокгольме под стражей, в ожидании высылки.

Луве отметил, что почерк стал энергичнее и более наклонным, словно отец Мерси теперь писал быстрее.

I will go back in time a bit and tell you my story, from the sad day that I lost my daughter at the bus station in St. Pauli up to the moment that I arrived in Stockholm [68] Я немного отступлю и расскажу свою историю с того грустного дня, когда я потерял дочь на автостанции в Санкт-Паули, и до того момента, как я оказался в Стокгольме (англ.). .