Мария Адольфссон - Штормовое предупреждение

— Она заявила в полицию?

Карен вздыхает:

— Заявила. А потом забрала заявление, но я вообще-то не думаю, что она к нему вернется. Ну а если что случится, либо Марике, либо Лео сразу мне позвонят.

— Значит, ты останешься здесь на Трех Королей совсем одна?

— Корнелис тоже останется, так что мы будем развлекаться вдвоем. Вероятно, родня пригласит меня на праздничный ужин, но мысль о том, чтобы тащиться за тридевять земель в Лангевик, пожалуй, еще хуже. Вдобавок, когда я прошлый раз уехала с острова, кое-что случилось, — добавляет она с кривой усмешкой. — Не стоит допускать возможность третьего убийства.

Звук едва слышен, просто какая-то глухая дрожь, идущая с нижнего этажа, заставляет ее замереть и сесть в постели. Легкая вибрация оконных стекол, вызванная не проезжающим мимо доставочным фургоном, не ветром, не топочущим соседом. В час ночи доставочные фургоны тут не ездят. Снаружи тихо падает снег, она в доме одна. И еще прежде, чем этот звук слышится вновь, на сей раз громче, она понимает, что кто-то взялся за дверную ручку и пытается открыть мастерскую.

Она все время знала, что он явится. Рано или поздно. Методично наведается во все места, какие вспомнит. Карен, Марике, мастерская. Конечно, будет искать и у Эйрика с Коре. У ее родителей он уже побывал. Мама вчера не хотела говорить, не хотела тревожить дочь, но в конце концов, когда Эйлин допекла ее вопросами, призналась, что Бу побывал у них. Почти целый час сидел в машине на дороге неподалеку от дома. В конце концов отец вышел и крикнул ему, что ждать не имеет смысла. Эйлин здесь нет. Мать нехотя повторила, что́ ответил Бу:

“Он просил передать, что в отчаянии и хочет, чтобы ты вернулась домой. Не понимает, почему ты от него ушла”.

Детей он повидать не хотел. Мол, не стоит их тревожить, пока “все не утряслось”. Не спросил даже, где она. Наверно, понимал, что ответа не получит. Или спрашивать было незачем. Рано или поздно он сам все выяснит. Она думала, еще есть время. Надеялась.

И сейчас оцепенело сидит на краю кровати, а мысли кружатся, как белье в сушилке, и кровь стучит в висках. Она смотрит на полстакана виски на ночном столике, на нечитаную книгу. На хлебный нож, который принесла сюда вчера вечером, когда не могла заснуть. Почему-то он внушал тогда особую защищенность. А теперь кажется нелепым, как дурная шутка. У меня нет ни единого шанса, думает она. Как, черт побери, я могла верить, что сумею здесь спрятаться?

При мысли об этом сушилка наконец перестает вертеться. Медленно покачивается туда-сюда, меж тем как Эйлин осознает: он ломится не в ту дверь. Не знает про квартиру над мастерской. А секундой позже она вспоминает раздраженный ответ Марике на вопрос Карен: “Ты что, правда не веришь, что у меня есть сигнализация?” Конечно, дверь внизу на охранной сигнализации, ведь в мастерской множество ценных вещей. Она, наверно, не срабатывает, если просто дергают дверь, но если кто-то вломится внутрь… Затем эту мысль перебивает другая.

Вдруг это вообще не он?

Бесконечно медленно она соскальзывает на пол, ползет к стене с окном. Задернутые шторы тяжелые, не шевелятся от движения воздуха, когда она тихонько встает. Щелка слишком узкая, и секунду Эйлин мешкает, но потом осторожно отводит штору рукой. Нехотя прижимается лицом к окну, смотрит вниз, на улицу.

Фонари в пелене снегопада светят тускло. Темная фигура, которая отступила на шаг от двери и неотрывно глядит на мастерскую, может быть кем угодно. На очной ставке ни один свидетель не опознает этого человека. Ни один, кроме нее.

В следующий миг время замирает. Бу Рамнес делает еще шаг назад и смотрит на верхний этаж, она цепенеет. Стоит неподвижно, не дыша, видит, как его взгляд скользит по веренице черных окон. Потом он резко отворачивается и сердитой походкой идет к машине. Только когда слышит хлопок дверцы и видит, как черный “мерседес” медленно едет прочь, она переводит дух и опускается на холодный пол.

В двадцать минут пятого Карен Эйкен Хорнби просыпается, рывком, даже кровать покачивается. Первая мысль: что-то происходит на улице или, может, ее разбудил какой-то звук в гостиничном коридоре; она отрывает голову от подушки, прислушивается. Однако слышен лишь негромкий посвист ветра, бьющего в стекло, да тихий гул водопроводных труб в ванной.

Она кладет щеку на мягкую подушку, чувствует, как сон опять начинает утягивать ее в свои глубины. Но что-то мешает, заставляя опущенные веки тревожно подергиваться. Беспорядочные образы воспоминаний быстро проносятся перед глазами: огорченное морщинистое лицо Турстейна Бюле, спина Одда с косицей и логотипом “ОР”, фотография молодого Фредрика Стууба с огненно-рыжими волосами, Лео на крыльце, тушащий сигарету о перила, картины ноорёских горных кряжей и домов, серых от угольной пыли, голос Эйлин, неожиданно вторгающийся со своим “по сути, это была и моя вина”, стремительным промельком — ящики с виски в подвале Габриеля Стууба, банки с пищевыми добавками, звонкий смех Сигрид, благодарный взгляд Карла, когда она приказывает ему ехать домой, Корнелис, который устало отрывает взгляд от компьютера и трет глаза, бледное лицо Бьёрна Грота в свете мигающей лампы дневного света, спина Лео, когда он нехотя поднимается на сцену и берет гитару, Бу Рамнес, приподнимающий бокал, перечень файлов из компьютера Фредрика Стууба, электронная переписка с газетными отделами “Письма читателей”, с автобусной компанией, с рыболовным ведомством, унылые, плотно исписанные страницы документов, непонятные слова вроде интерлейкины, нейродегенеративный, ацетилхолин, Baudoinia compniacensis … Шпуры в потемневших дольменах возле Гудхейма, стена с тенью единицы и знака процента.

В тот же миг сна ни в одном глазу.

Несколько минут она лежит, медленно пытаясь отмотать пленку назад, поймать нужное воспоминание. Ищет слово, одно-единственное слово на плотно исписанных страницах из компьютера Фредрика Стууба. Одно из непонятных слов, с которым сталкивалась давным-давно и в совершенно других обстоятельствах. Проклятущее неуловимое словечко вгрызлось в подсознание и упорно отказывается выходить. Раздражающее словечко, но ведь из-за него не уснешь.

Ну вот, теперь еще и в туалет приспичило, думает она и со вздохом садится. Надо встать, включить компьютер и опять все просмотреть.

Сиденье в туалете холодное, Карен смотрит на негигиеничное ковровое покрытие. В отличие от пабов, без этого британского наследия она бы охотно обошлась. Хотя, думает она, наверняка никто моложе шестидесяти не держит в туалете эти допотопные рассадники плесени.

Карен не успевает сообразить, как или почему, — колесо рулетки наконец останавливается, шарик с легким стуком ложится в нужную ячейку, и она слышит собственный голос, произносящий искомое слово.