Франк Тилье - Жил-был раз, жил-был два

— Я хотел бы, чтобы вы мне кое-что рассказали о картине, которую я купил у вас в этом августе.

— Какая именно картина?

Габриэль предъявил фотографию на экране мобильника. Пожилой хозяин вышел из-за прилавка и подошел поближе, чтобы лучше рассмотреть. Узнав полотно, он поднял мрачный взгляд на клиента:

— А, это вы. Ваш вид… Я вас сразу не узнал. У вас были волосы. И вы были совсем не так спокойны. Впрочем, зачем я вам это говорю, вы и сами в курсе.

— В этом все и дело. У меня проблемы с памятью. Не могли бы вы в точности рассказать, что именно произошло?

Мужчина ткнул большим пальцем в сторону задней комнаты:

— Дайте мне пару секунд, я грел воск для муляжа и… судя по запаху, кажется, забыл его выключить. Я сейчас…

Значит, Габриэль приходил сюда до того, как нацепить на себя личину Уолтера Гаффина. Он воспользовался моментом, чтобы оглядеться среди кучи лежавших, висевших на стенах и свисавших с потолка вещиц. Принюхался к запахам дубильных веществ, кожи, лакированного дерева. Каждый из этих предметов таил свою историю. Откуда они? Кому принадлежали раньше? Почему бывшие хозяева сначала купили их, а потом решили от своих приобретений избавиться? За каждым стояло прошлое, а уж за картиной, обладателем которой он стал, совершенно точно. У нее было свое предназначение.

Он заметил стоявшие то тут, то там картины, попытался прочесть подписи, если таковые имелись. Но ни одна не походила на жуткий портрет Жюли и Матильды.

Торговец присоединился к нему, вытирая руки полотенцем:

— Итак…

Продавец подвел Габриэля к витрине и указал на угол, где возвышалась банка с детенышем дракона:

— Картина стояла здесь. Когда вы зашли, около трех месяцев назад, вы кинулись к ней, не говоря ни слова — ни «здравствуйте», ничего. Вы ее схватили и заплакали. Но ваше горе длилось недолго. Потому что, когда я подошел, вы ухватили меня за ворот и припечатали к стене. Вы едва душу из меня не вытрясли. Вам хотелось знать, откуда у меня это полотно.

Габриэль легко представил себе, в каком был состоянии, увидев с тротуара лицо повзрослевшей дочери, после стольких прошедших лет и так далеко от Сагаса. Он вообразил свое волнение, всплеск возбуждения, смешанного со страхом и гневом.

— Как она к вам попала?

— Я получил ее от одной богатой вдовы, которая распродавала бо́льшую часть коллекции мужа. Старик умер от сердечного приступа, если мне не изменяет память. Она дала небольшое объявление в специализированном издании, и я отправился к ней, чтобы посмотреть, не приглянется ли мне что-нибудь.

Он обвел рукой все вокруг:

— Как вы можете заметить, я питаю склонность ко всяким странностям — естественным, научным или этнографическим. Разумеется, другие покупатели из круга ее знакомых объявились раньше меня и забрали все самое интересное, как я думаю. Выбор мне остался невелик, зато там была эта картина. Она казалась чудовищно… нездоровой, но очень подходила мне по атмосфере. К моменту, когда вы появились, она простояла у меня уже четыре года, вот тут, в углу витрины.

Четыре года… Габриэлю ситуация представлялась чудовищной: испуганные лица дочери и другой похищенной девушки были выставлены на всеобщее обозрение, и никто не разглядел связи со старыми делами об исчезновениях во Франции. Худосочный хозяин потюкал по клавиатуре компьютера.

— Когда вы поняли, что я просто покупаю и перепродаю и никак не связан с самим произведением, вы успокоились. И к счастью, потому что силы у вас оказалось немерено, и вы были готовы меня убить.

Он издал нервный смешок:

— Только потом вы мне объяснили причину своей «истерии»: на картине была изображена ваша давно исчезнувшая дочь. По вашим собственным словам, она была похищена на машине, позднее угнанной в Икселе, и художник, который использовал вашу дочь в качестве модели вместе с другой похищенной девушкой, наверняка был замешан…

Он кликнул мышью. Потом провел языком по верхней десне. Габриэль спросил, не рассказывал ли он что-нибудь еще.

— Рассказывали. Вы еще добавили, что именно след этой машины и привел вас к поискам в Бельгии. В Икселе, потом в окрестных коммунах, потом в огромном Брюсселе, и так на протяжении многих лет… Вы проводили кучу времени в самых низкопробных кварталах, например в Северном квартале, из-за проституции, восточных кланов, мафии и прочего. Вы бродили с фотографией вашей дочери по улице Аэршо и по самым мерзким закоулкам города. И вам повезло: однажды вечером какая-то проститутка узнала лицо на снимке. Не по-настоящему, но она видела его в моей витрине…

Габриэль наконец-то узнал, где берет начало эта история. Получается, он набрел на картину почти случайно и уж точно без малейшей надежды обнаружить ее. Находка, которая повлекла за собой все остальное. Он вывел на экран одну из сделанных им фотографий:

— Посмотрите сюда. Картина была подписана неким «А. Г.». У вас нет соображений, какой художник может скрываться за этими инициалами?

— Вы уже задавали мне этот вопрос. Нет, я представления не имею.

Человечек что-то черкнул на отрывном листке.

— Но владелица, которая мне ее продала, возможно, что-то знает. Поэтому, как и три месяца назад, я дам вам ее адрес, — предвосхитил просьбу Габриэля хозяин лавочки, протягивая листок. — А с вашей памятью что-то серьезное?

Габриэль в этот момент прочел: «Симона Хмельник. Ранбеш».

— Достаточно серьезное, чтобы я не помнил, что уже вас видел, но я выживу. Ранбеш… Где это?

— Приблизительно в получасе отсюда, на опушке леса Валлонского Брабанта. Это уголок богачей, по одним домам сразу видно. Симона Хмельник живет в настоящем особняке, в стиле модерн. Ну, если она до сих пор там живет. Как я вам уже говорил, дело было четыре года назад, а такие домины слишком велики для одинокой женщины…

Мужчина аккуратно поправил рамку с засушенными насекомыми, висевшую прямо позади Габриэля, и вытянул шею, когда зашла парочка готического вида. Жестом дав понять, что сейчас уделит им внимание, он понизил голос, доверительным тоном обратившись к Габриэлю:

— Должен признаться, что еще до вашего тогдашнего появления и объяснений мне всегда казалось, что с этой живописью связано что-то странное.

— Почему?

— Картина находилась в большом зале особняка среди множества других предметов, которые вдова выставила на продажу. Когда я сказал, что меня заинтересовало только это полотно, она сунула его мне в руки и попросила как можно скорее исчезнуть. И знаете что? Она не взяла с меня ни сантима.

Не в силах оторвать взгляд от стопки писем, выпавших из папки на резинках, Поль присел на подлокотник дивана, совершенно огорошенный.

— Я обнаружил их через несколько недель после того, как отец покончил с собой, — объяснил Жан-Люк Траскман. — Мне приходилось постоянно мотаться на виллу, чтобы разобрать его вещи и решить проблемы с правами наследования. Эти письма лежали в сейфе, спрятанном в его кабинете. Их посылали регулярно, начиная с две тысячи пятнадцатого и до его смерти, из самых разных мест на юго-востоке Франции. Как и у вас, страницы из детективов. Как и у вас, обведенные буквы, из которых получается: «Я знаю, что вы сделали», а еще «Однажды все узнают, какой вы монстр»…