Франк Тилье - Жил-был раз, жил-был два

Он почти выплюнул последнее слово.

— Когда я еще жил в его доме, ему случалось исчезать на несколько недель, он отправлялся собирать информацию или приглядеться к местности и никогда не говорил, куда едет. То мотался с копами по столице, то забирался куда-то в Бретань, чтобы осмотреть старый маяк. Так что насчет этого города, Сагаса, возможно, он там и был, но на самом деле я представления не имею.

— А ваша мать знала?

Он покачал головой, раздраженно поджав губы:

— Похоже, вы не совсем в курсе… Мою мать госпитализировали в две тысячи втором в спецбольницу Шалон-ан-Шампани, потому что с сорока лет, после бесконечных приступов, когда она замыкалась в себе и раз за разом впадала в депрессию, она начала вырывать себе волосы и сдирать кожу, подвергая опасности собственную жизнь. Никакое лечение не помогало, и последние пятнадцать лет она провела практически привязанной или в смирительной рубашке — это был единственный способ помешать ей калечить себя. А если вы ищете этому объяснений, то знайте: их нет. Она была безумна, просто-напросто безумна, в самом банальном смысле этого слова.

Поль нахмурился:

— Однако в предисловии к «Последней рукописи» вы говорите, что…

— Я не солгал, все дело в речевых оборотах. В предисловии я написал, — он взял книгу, — «…он работал над ним в одиночестве на своей огромной вилле с видом на море в течение десяти месяцев, когда мою мать медленно пожирала в больнице болезнь Альцгеймера». Одно другому не мешает. Моя мать действительно умерла в больнице от Альцгеймера… Для такой, как она, это стало избавлением. Она забыла нас, но и себя калечить она забывала. В конечном счете потеря памяти принесла ей свободу.

Для такой, как она . Он говорил с сочувствием проктолога. Куда ни кинь, у этого типа была странная жизнь: сумасшедшая мать, которую унесла болезнь, покончивший с собой отец и он сам, оставшийся в одиночестве в доме, который тянул на миллион евро.

— Значит, начиная с две тысячи второго года ваш отец был единственным обитателем виллы в бухте Оти.

— С вашей логикой не поспоришь, — заметил тот не без иронии. — Но знайте, что даже в окружении семьи и кучи навозных жуков, которые только и делали, что пытались нажиться на его известности, отец всегда оставался одиночкой. Он не выносил толпу. Его самым большим страхом была потеря способности творить, и он говорил, что… только уединение приносит ему облегчение. Ну, что-то в этом роде. Но мне кажется, что вы до сих пор не объяснили, какова причина вашего появления здесь…

Несмотря на горящие споты, гостиная казалась погруженной в полумрак. Поль протянул фотографию Жюли, извлеченную из дела. На шее у нее была подвеска.

— Она.

Жан-Люк Траскман внимательно посмотрел на снимок, в то время как Поль не менее внимательно смотрел на него. Взгляд писателя ничего не выражал.

— Вы никогда ее не видели?

— Никогда. Кто это?

Он вроде не врал. Поль перешел к сути дела. Пришла пора шоковой терапии.

— Ее зовут Жюли Москато, она исчезла восьмого марта две тысячи восьмого года во время велосипедной прогулки по горам в окрестностях Сагаса. Полученные нами весьма конкретные данные приводят нас сегодня, двенадцать лет спустя, к выводу, что ваш отец мог быть замешан в этом похищении.

Сидящий напротив мужчина вскочил:

— В похищении? Мой отец? Что вы такое говорите?

— В то памятное лето две тысячи седьмого у вашего отца была тайная связь с юной семнадцатилетней девушкой в затерянном шале в горах над Сагасом. Он хотел увезти ее с собой на север, но она отказалась. Шесть месяцев спустя она испарилась, силой увезенная в сером «форде». У нас есть очень серьезные основания полагать, что похитители действовали по приказу вашего отца.

Явно потрясенный Жан-Люк Траскман оперся о спинку кресла. Поль взял «Последнюю рукопись»:

— Все отражено в этой книге. Имена персонажей, события, игра слов — все отсылает нас к Сагасу и к Жюли Москато. Эти страницы, самые мрачные из всех, которые он когда-либо написал, по вашим же словам, по сути являются его признанием.

— Нет, нет… Вы не имеете права вот так врываться сюда и швырять мне в лицо подобные гадости. Особенно теперь, когда отец умер. Все это чистой воды вымысел. Ужасы, да, конечно, но, черт возьми, это же не реальность. Сюжет книги — никак не доказательство.

— Кроме случаев, когда в нем столько намеков и точек совпадения с полицейским расследованием.

— А вам никогда не говорили, что авторы детективов опираются на реальные хроники в газетах? Что у них есть свои источники в полиции, в судах и что они иногда рассказывают истории более правдоподобные, чем в действительности?

Он принялся расхаживать по гостиной уверенной поступью адвоката в разгар защитной речи.

— Мой отец рылся в полицейских архивах, обожал музеи медицины и морги, а если бы ему предложили переспать с трупом, чтобы узнать, как быстро остывает тело, уверяю вас, он бы так и сделал. Он был одержим этим — мраком, преступлением, тем, как разлагается труп. Он подсел на это, как на иглу, понимаете? Так что не надо мне говорить, будто роман — доказательство его виновности.

Поль не мог упомянуть содержание дневника Жюли, не рискуя, что позже это не всплывет в досье и не скомпрометирует их обоих, его и Габриэля, но у него на руках были и другие улики, не менее убедительные. Он достал из папки на резинках тонкую пачку листков:

— Это фотокопии, оригиналы у экспертов. Посмотрите.

Траскман яростным жестом вырвал бумаги. Но стоило ему начать читать, как на лице проступила оторопь.

— Почерк отца… Это… это же оригинальная концовка «Последней рукописи»!

Он недоверчиво застыл, пролистав все страницы. У него в руках было сокровище, но он не смел в это поверить. Его светлые зрачки бегали по строчкам, перескакивая с абзаца на абзац. Поль угадывал возбуждение, которое он должен испытывать, вкупе с шоком от только что услышанных откровений.

Когда эйфория немного спала, его лицо снова помрачнело.

— Эти страницы… где вы их нашли?

— В Сагасе, в уединенном шале в горах, где какое-то время жил ваш отец. Они были у человека, который знал о его тайных отношениях и участии в похищении Жюли Москато. Он хотел послать нам страницу, завершающую роман. Как вы видите, он обводил буквы, которые, если их расставить в правильном порядке, образуют фразу: «В этой книге содержится ответ на все ваши вопросы».

Он показал копии других посланий Давида Эскиме:

— Вот уже больше трех лет вышеупомянутый субъект посылает нам анонимные сообщения, в которых утверждает, будто знает, что произошло… Перед вами сейчас страницы из детективов также с выделенными буквами, из которых составлены фразы, преследующие очевидную цель: привести нас к единственному человеку, Калебу Траскману.