Олег Кудрин - Дворянин из Рыбных лавок

— Вы, правы, Шпурцман, во всем правы…

— И это только ежели о казаках говорить, — продолжил остзеец, вдохновленный поддержкой. — А ведь еще имеются и греки с арнаутами. Хорошие воины, особенно на море. Однако тут вместо этого промышляют контрабандой, иногда еще разбойничают да притоны держат в откупных питейных домах. И это не всё… Много разного другого народа с Балкан в Русланд приезжает. В том числе военного, имеющего опыт войны с османами — те же болгары… И это всё пропадает втуне. А вместо этого… Казаков — в чужие Кавказские горы, остальных — в холопы или на каторгу. Греков — в разбойники. И всюду — прямые, как доска, планы военных поселений. Вы, кстати, о них знаете?

— Только в самых общих чертах.

— Долгая история. В России такое ранее тоже бывало. Но тут император Александр, насмотревшись на опыт немецких государств времен европейских войн, решил сделать русский вариант ландверов и ландштурмов [43] Ландвер, ландштурм — резервисты, войсковые формирования второй и третьей очередей призыва в германских государствах, начиная с Австрии и Пруссии. , чтобы на случай повоевать — иметь большие резервы. Проблема, однако, в различии исполнительности и бюрократии — русской и прусской. Потому в Русланде подобные проекты ущербны. И эта мысль заглохла бы, когда б не генерал Аракчеев… А о нем вы хорошо знаете?

— Нет. Знаю, что влияние имеет и скоро в Одессу приехать должен.

— Человек не только энергичный, но и бескорыстный. Что для России большая редкость. Я был под его началом в Або в шведскую войну. Но потом меня перевели на австрийскую войну в части генерала Сиверса, направлявшегося в Краков…

«Тесен мир, — подумал Натан. — Стало быть, и Шпурцман проходил через мои Броды в войну 1809 года. Верно, тогда же, в Кракове, он стал «сослуживцем» для Гологордовского».

— …Аракчеев поначалу был против организации поселений. Но, получив приказ императора, начал его выполнять со всем тщанием. И я уверен, что доведет до завершения. Вместе с тем Алексей Андреевич сейчас разрабатывает реформу открепления крестьянства, подобно тому, как это у нас в Курляндии и Эстляндии было… В прошлом году я ездил в Петербург с большим отчетом. Аракчеев обрадовался, увидев меня с бумагами из Одесской канцелярии. Он с большим вниманием выслушал мои рассуждения. И дал специальное задание: на образце недавно завоеванного Буджака разработать совершенно новый формат военных поселений. Кои бы гармонично объединили лучший опыт немецких ландверов и ландштурмов, британской Ост-Индской компания, греческого каперства и малороссийского казачества. Получив сие задание, я лишь об одном жалел. Угадайте о чем?

— Даже предположить не смею.

— О том, что русские поторопились изгнать отсюда ногайцев. При правильном обращении и организации из них была бы прекрасная легкая конница. В лучшем смысле «дикая»! Да поздно, они уже не здесь… Знаете ли вы, что, уезжая надолго, император оставляет Аракчееву carte blanche?

— Фигурально?

— Материально! Листы с подписью, в каковые можно вставлять любые распоряжения и хоть какие суммы. Редкое доверие, ни разу не обманутое. А я, можно сказать, был одесским Аракчеевым при Аракчееве настоящем. Под поставленную задачу он мне давал безотчетные суммы — с условием, что к приезду Александра I в Одессу вчерне всё будет готово для представления проекта всеохватывающей системы военных поселений иного типа — более эффективных. Пока — для начала — в междуречье низовий Дуная и Днестра. В этом плане должна сочетаться дисциплина с инициативностью и даже доходностью. При том сему краю мог быть обещан некий особый статус. По аналогии с Доном — Земля Войска Буджакского.

— Так вот оно что! Вот отчего эти бюрократические двусмысленности с Бессарабской областью, с ее руководством, канцеляриями.

— Именно оттого. Не один я полагаю, что глупо превращать казаков и иных инициативных людей в крепостных рабов. Это ж вопреки тому, что в мире деется! Вот даже африканскими неграми торговать запретили.

— Но пока лишь северней экватора.

— Да, господин Горли. Ну а разве мы с вами находимся южнее?

— Нет. Северней, разумеется, — усмехнулся Натан.

— И в моих остзейских краях крепостное право как раз сейчас отменяют. Сначала в Эстляндии, теперь в Лифляндии и родной мне Курляндской губернии. Сие — ход истории, противиться которому бессмысленно. Я горячо принялся за дело. Однако уже на первом этапе понял, как трудно вести переговоры, обладая исключительно официальным статусом. И тут мне, как я тогда думал, повезло. Я встретил в Одессе Ежи Гологордовского.

— Извините, а откуда вы его знаете?

— По совместному пребыванию в Кракове. Знавал его там как толкового военного, обладающего немалыми дипломатическими способностями. В австрийскую кампанию 1809 года обстановка в Кракове и округе была непростая — все со всеми конфликтовали, никто никому не доверял. Что долго говорить! Довольно будет сказать, что в одном случае Ежи просто спас мне жизнь, погасив назревавший и безнадежный для меня конфликт. А в другой раз я его спас и… еще одну даму, уже от наших солдат… И вот в прошлом году я взял его на довольствие, уговорив — для большого дела — согласиться на маскировку под торгового человека, уездного мещанина Гологура. И он начал вести переговоры со многими заинтересованными сторонами. До поры до времени — вполне успешные. Мой, теперь уж наш план начинал обретать всё более ощутимые абрисы. Мог ли я представить, какую ошибку совершал, делая ему подарок на Рождество?

— Чем же может быть страшен рождественский подарок?

— Что вы спрашиваете, когда сами знаете?!.

Горлис удивился такому ответу. Но не стал выводить собеседника из какого-то заблуждения. А тот тем временем и сам продолжал:

— Да, это был шутливый набор, состоящий из двух предметов. Гравюра с изображением брига L’Inconstant , на котором Наполеон вернулся во Францию. А также пьеса L’Inconstant французского автора, с частичным переложением на ноты в виде десятка арий на французском и итальянском языках. Музыка была какого-то анонима, но, насколько я успел заметить, прочитав несколько страниц, довольно грамотная. Особенно вот это место удачное. — Шпурцман напел музыкальную фразу, в которой Натан узнал отрывок арии, исполнявшейся Финой в Одесском театре. — И гравюру, и партитуру я встретил одним декабрьским днем в Красных рядах. Такое совпадение показалось мне чрезвычайно забавным. Вспомнив, что обязан Гологордовскому жизнию, я решил сделать ему такой милый рождественский подарок.

— Роковое решение…

— Да! Сам я видел смысл такого Präsent’а в шутливом иллюстрировании латинского изречения о зыбкости славы мира. Но я не учел, что воевал преимущественно с другой стороны, против Бонапарта. А Ежи — всегда и только вместе с французской армией. Я не представлял, что у него может быть столь горячечное отношение к Наполеону. Коварство положения, однако, заключалось в том, что внешне он оставался почти таким же, что и раньше. Первый раз я насторожился, когда увидел надпись Inconstant большими деревянными буквами на фронтоне дачного дома. Но я наивно подумал, что сие — столь же шутливый знак уважения в ответ на мой подарок. Потом в нашем Театре прошла комическая опера L’Inconstant с узнаваемой мелодией. Когда я спросил Ежи, как ему удалось десять арий превратить в спектакль, он только загадочно улыбнулся. Но и это меня успокоило. Я ошибочно увидел в том шутливое отношение к L’Inconstant, похожее на мое.