Олег Кудрин - Дворянин из Рыбных лавок

— Но ведь Гологордовский служил в армии Герцогства Варшавского. И чиновник по особым поручениям счастлив был бы от такой находки — поляков лишний раз замазать.

— То так . А вдруг там были не польские пуговицы, а русские военного образца (скажем, Гологордовский со Шпурцманом обменялся)? Вот тогда Вязьмитенов мог решить прикрыть такую находку.

— Точно! Тем более, ежели он перед тем советовался с военным чиновником, тем же Шпурцманом. Да, очень похоже… Меня еще беспокоит — как Шпурцман мог оказаться незамеченным во дворце Понятинских, на половине Стефании, в ее укромных комнатах? Ведь Понятинские, обое, жили в Одессе довольно нелюдимо, мало с кем общаясь.

— Коханець , полюбовник?

— Не исключено. Pani — женщина своевольная, свободная. Шпурцман с его петербургско-курляндским лоском вполне мог ей понравиться, — сказал Натан, слегка смущаясь от того, что вспомнил быстрый, с интересом, взгляд Стефании, брошенный, как ему показалось, и на него самого.

— Ото не знаю , — усмехнулся Степан. — Не хлопского разума дело. Хоча … Ты ж говорил, Шпурцман был в русской армии Сиверса, которая в Галичину вторгалась.

— Да… Постой, а когда я пересказывал тебе наше последнее общение с ним, о «даме» не упоминал?

— Не-а.

— Значит, тогда из головы выпрыгнуло. А сейчас вспомнилось. Шпурцман говорил, что в Кракове сначала Ежи спас его, а потом он — Гологордовского, причем уже не одного, а вместе с какой-то дамою.

— Тобто с какой-то pani . Если то была Понятинская, то, значит, они со Шпурцманом давно знакомы. И в Одессе также могли поддерживать отношения, с участием Гологордовского или даже без него.

— Странно как-то. А что же Марцин Понятинский мне об этом не сообщил, давая информацию для расследования.

— Танелю , мы ж с тобой с самого начала заметили странности Понятинских.

— Да, ты прав. Может, они скрытные не только для других, но и меж собою. К тому же для патриотических поляков общение с русским офицером, тем более тесное, дружеское, не говоря уж о большем, для женщины, после такой войны — дело довольно стыдное.

— Отож .

— Кстати, об отношениях разных. Как там свадьба у Осипа и Луци?

— Та ніяк!

— Не понял.

— Они-то давно о венчании сговаривались. А священник церкви нашей, не будь дурнем, запит послал на Полтавщину, откуда Осип родом.

— И что же?

— А те, що Осип наш жонатый , венчанный.

— Однако!

— Ага. И четверых детишек с женою бросил.

— Так его задержали? — спросил Натан, поеживаясь от воспоминания об одесской тюремной камере.

— Втік!

— Куда?

— Хтозна. Чи в Крим до татар, чи за Буджак до турків. От такий в нас наречений . Но чует мое сердце, мы с ним еще увидимся. Ну, такий він вже швидкий … О, Танелю! А что там с нашим заработком от пана Марцина?

Натану как-то очень не понравился такой быстрый переход от афериста и многоженца Осипа к нему, к их общим делам. Он посмотрел на приятеля, уж не подозревает ли тот его в утаивании денег? Но нет, вроде бы Кочубей выглядел совершенно спокойно и смотрел на него расслабленно.

— Ну, Степко , ты ж сам работаешь с магазинами Понятинского, возишь зерно от них. И должен знать, что он сейчас в отлучке.

— Та знаю . Но, думал, может, он кому поручение дал, заяву какую оставил?

— Кому? Своим гайдукам, что ли? Суммой в тридцать тысяч пан Марцин только сам рапоряжаться будет.

— Ага. То я дурню спросил, согласный. Просто отсоединяться хочу с нашего хутора. Рядом место хорошее, только заброшенное. Кто-то с России приехал, что-то начал, да с непривычки кинул. И недорого. Боюсь, как бы не перехватили.

— Понимаю. Но что делать. Ждем.

Натан уж не стал говорить о своих планах — дом обустроить, расширить, сделав двускатным, да еще с мансардой с отдельным входом. Там можно будет несколько доходных комнат держать. Это не только ради денег, но и для безопасности. Горлис понимал, что в крайнем случае его никто и ничто не защитит. Но всё же когда рядом есть живые души — как-то спокойнее. Что его самого будет не так просто, как теперь, похищать или убивать.

— Ждем… — смиренно повторил Степан.

— А чего отсоединяться-то? Ты жениться, что ли, собрался? — спросил Натан, осененный догадкой.

— Та то таке , — уклончиво ответил товарищ.

И по подчеркнуто равнодушному голосу Кочубея Горлис понял, что попал в самую точку.

— Вместо Осипа, что ли?..

Степан неопределенно покачал головой.

— Уж не на Луце ли?

— От чого нема, так того точно нема , — усмехнулся Кочубей. — По Луцьке другой казак сохнет. Правда, она еще и по этому не всё выплакала…

Оставив пустые разговоры, Натан вдруг признался:

— Так вот вышло, Степко … У меня ж сегодня праздник, а мысли только грустные.

— Что за праздник?

— День рождения.

— Вродини? Вітаю, друже! Щиро!

— Да что там, — махнул рукой Натан. — Не сейчас… По чарке твоей выпьем — и довольно будет…

Опрокинули и подъели принесенное. Остатошные капли варенухи вылили на могилы Марфы да Архипа Ласточкиных, «в головах». На выходе из кладбища ополоснули руки, поочередно сливая друг другу из кувшина. И когда уж пожимали руку на прощание, Степан артистично хлопнул себя по лбу:

— Ой, Танелю, геть чисто забувся спитати.

— Да-да, что?

— Так как там дела в Бильбао?

И оба посмеялись. Да еще обменялись последним слухами, будоражившими Одессу щодо тайны Натанова происхождения. Что вызвало новый приступ смеха.

Так кончилось «Дело дворянина из Рыбных лавок» и возвращалась обычная повседневная жизнь.

Что же случилось потом?..

Вернувшись в Одессу, Марцин Понятинский честно выплатил 30 тысяч. На сей раз он принимал Натана в своем кабинете — мужском. С дорогим оружием, развешанным на стенах, с семейными, хорошо выполненными портретами рода Понятинских. Но каково же было радостное удивление Горлиса, когда он увидел на одной из полок… игрушки Лютюка, сделанные из лесного коряжного дерева и кованого металла. Их было три: совсем простая, но обаятельная — коник на колесиках; романтическая птица с раскрывающимися крыльями и третья, самая сложная, с механическими хитростями — изгибающийся во все стороны дракон. Лошадка была с попоной, связанной мамой Лией. Бусинки — глаза птицы, — а также изящная шапочка были сделаны ею же. И лишь дракон был прекрасен сам по себе, без всяких приукрашательств.

Получив расчет, Натан объяснил, почему ему дороги сии игрушки и попросил продать одну из них, коника . Пан Марцин, привыкший, что его коллекция меняется лишь в одну сторону, даже рассмеялся от неожиданности. А потом начал торговаться, надо сказать, довольно умело — сказывался опыт многолетней продажи хлеба через Одессу. Сошлись на полутора тысячах рублей — за простенькую деревянную лошадку с металлическими вставками и вязаной попоной! Лишь после того как ударили по рукам и Натан уже начал отсчитывать деньги, Марцин величественным жестом прекратил сей процесс. И сказал, что просит пана еврея принять коника в подарок — в память о родителях, а также благословенных краях, где проходило их детство…