Олег Кудрин - Дворянин из Рыбных лавок

— Та що ж тут жестокого? — удивился Степан. — Это милосердная забава. Тут, в степи, наших иначе казнили. На веревке — да ЗА конем, его стегнувши. Или попозже, сейчас уже, шпицрутенами, 12 тысяч ударов.

Натан вздрогнул, представивши сказанное. И пожурил Кочубея:

— Ну, Степко , то безжалостная жизнь. А тут великая поэзия. Аллегория переменчивости судьбы. Знаешь… Вот достроимся, будет время, я тебе перескажу главное. А то — сам учи. Ты и так уж знаешь на сём языке кое-что, сходное с латынью и молдаванским, с греческим…

Степан обещал подумать. Подарок взял с нескрываемой радостью и даже гордостью, сразу же завернул его в чистую тряпицу, дабы не замарать чем-то…

В начале весны 1819 года в колонии одесских немцев, в особенности в кругу баденцев, произошло некоторое потрясение от новости с их родины. В городе Мангейме, накануне прошумевшем после изобретения и патентирования Laufmaschine [52] Ранняя форма современного велосипеда. , был убит драматург и полемист консервативных взглядов Август фон Коцебу. Патриотический студент-романтик, его казнивший, Карл Занд, посчитал писателя автором «Записки о нынешнем положении Германии», направленной против университетских свобод. В действительности же автором сего доклада был русский дипломат, протеже графа Каподистрии — Александр Стурдза. Человек, прекрасно известный в Одессе, чей отец — Скарлат Стурдза, тот самый, что при России недолго побыл управителем Бессарабской области; а мать — сестра того самого несчастного Димитрия Морузи, казненного султаном после Бухарестского мира. Обсуждалась эта новость и в одесских канцеляриях, поскольку Коцебу имел прорусские взгляды, долго работал в Остзейском крае, а сын его, Отто Коцебу (родившийся в Ревеле), стал русским мореплавателем.

Натан, возможно, и не обратил бы на сию новость большого внимания, ежели б не одна деталь. Карл Занд, напрашиваясь на аудиенцию к будущей жертве, на вопрос, как доложить, представился курляндцем и назвался Генрихом из Митавы. То есть — сказал ровно то же, что и Шпурцман, придя к своей предполагаемой жертве, Горлису. В Мангейме Коцебу был заколот ножом. На Гаваньской же улице острие нашло сердце пришедшего…

Такой набор совпадений, довольно очевидных, произвел большое и несколько неожиданное впечатление на Натана. Светлое, несмотря на трагизм произошедшего. Он, едва ли не ежедневно читающий новости со всего света, со всех океанов, можно сказать, в них купающийся, вдруг ощутил какое-то удивительное чувство единения всего со всем. И привязанности, теми или иными концами, всего происходящего с Одессой, где приключилось ему жить.

Тут-то Натан и вспомнил, что отписался только своим родственникам, а о друзьях и благодетелях непростительно забыл. И тогда вновь сел за письма, тем более ему было что рассказать и за что благодарить. Прежде всего Горлис обратился к Шалле с нечастою просьбой разрешить добавить небольшой листик в переписку того с де Ришелье. В сём кратком письме Натан еще раз поблагодарил герцога за давнюю протекцию, сжато рассказал о своих успехах и выразил восхищение достижениями Армана-Эммануэля дю Плесси де Ришелье в сложном деле избавления Франции от разорительных оккупационных войск европейской коалиции и ея возвращения в круг великих держав Европы. Правда, Натан бы сам не подумал о таком письме, кабы не новость, пришедшая в начале 1819 года. Французская Палата депутатов проголосовала за выделение герцогу де Ришелье 50 тысяч франков ренты — в качестве национальной награды за труды. И дело не в деньгах (хотя они, безусловно, тоже чрезвычайно важны), радостно было от признания заслуг сего великого деятеля, с коим Натану повезло соприкоснуться.

Ну а далее написал двум ближайшим друзьям, старшему да ровеснику. За год история о дворянине из Рыбных рядов подсохла, провялилась и сама просилась на бумагу. Как не поделиться рассказом о раскрытым деле с наставником Видоком, при этом Натан очень старался не выглядеть слишком хвастливо, что, впрочем, не вполне удавалось. Пересказ истории затянулся на несколько писем. Видок же по прочтении в итоговом ответе был лапидарен: Bon travail! Un bon étudiant [53] Хорошая работа! И хороший ученик (франц.). . Ну, разве что, дабы письмо не было совсем куцым, вложил в конверт, не без доли хвастовства, вырезку из газеты о том, что Людовик XVIII простил ему все преступления, совершенные до 1811 года. А заодно — открытку с нотами и словами модной парижской песенки шансонье Дебро Fanfan la Tulipe . Почитав текст, Натан понял, почему Фанфан Тюльпан так лег на душу старшему товарищу — герой песни был похож на Видока, только юного и изрядно приукрашенного. Да и мелодия оказалась славной, запоминающейся — хоть Фине дари по одесской традиции. (Но это, как вы понимаете, не более чем сарказм. Каждый раз, случайно увидав где-то Натана, Фина, красивая, как новый флаг Северо-Американских Соединенных Штатов, с презрением смотрела мимо него, сквозь него. От этого становилось горько, думалось: «Как там Росина?» После чего, по странной логической связи событий и мыслей, всегда появлялся свежий венок на могиле Марты.)

Тот же криминальный сюжет Горлис изложил в ином, более игривом, школярско-студентском духе и Другу-Бальсса. В ответных письмах приятель, без нескольких месяцев бакалавр, легким слогом и с тяжелым сердцем описывал, как ему осточертел коллеж права и работа писцом у нотариуса (при этом скорая, с июня, карьера нотариуса его тоже нисколько не радовала). Также Друг-Бальсса признавался: письма Рауля-Натана из Одессы окончательно убедили в решении, что и ему «нужно делать вермишель», только на писательском поприще, и уже даже есть задумка романа, родившаяся из их переписки. Отдельно приятель испросил разрешения использовать имя и образ Стефании. На что Натан с легким сердцем согласился, попросив только изменить фамилию. «Отлично, Рауль-Натан! — возрадовался Друг-Бальсса, — дебютный роман покатился как колесо с горы [54] Sténie ou les erreurs philosophiques / «Стени, или Ошибки философские» — дебютный бальзаковский роман в письмах, писался в 1819–1821 годах, но остался незаконченным и при жизни автора не печатался. Главная героиня романа — Стефани де Формасанд, краткое имя — Стени. …» Так что пусть Горлис и впредь рассказывает в письмах о разных увлекательных жизненных сюжетах, ежели они еще будут.

«Будут! — ответил Горлис, — У нас теперь тут порто-франко. А это, поверь мне, очень забавно. Не заскучаешь».

И вот уж в этом случае следующее письмо оказалось также лаконичным. В нем Друг-Бальсса, оставив студиозусное прозвище, подписался полным именем с дворянской фамилией, придуманной и официально закрепленной его отцом. Как казалось Натану, ранее Бальсса несколько стеснялся этого, опасаясь, что сие не вполне соответствует его провинциальной и отчасти крестьянской внешности. Теперь же, видимо, окончательно освоившись в Париже и обретя внутреннюю уверенность, Друг-Бальсса, бакалавр права и писатель романов, гордо ответил: