Фридрих Незнанский - Встретимся в суде

По счастью, медики-александрбуржцы не участвовали в здешнем тотальном кафкианском сговоре. Они квалифицированно и милосердно осмотрели пострадавших и оказали им первую помощь. Рана на голове Юрия Петровича оказалась не опасна, хотя пришлось наложить на нее три шва, и в ближайшее время возня с перевязками грозила осложнить насыщенный график адвоката. А вот потеря сознания и тошнота свидетельствовали о сотрясении мозга, не сулившем ничего хорошего.

— Главное при вашем диагнозе — отлежаться, — категорично потребовал хирург. — Затемненное помещение, побольше сна, легкоусвояемая углеводистая пища, никакого спиртного, никаких умственных нагрузок, не смотреть телевизор, не читать…

— Доктор, да вы просто рай описываете! — Гордеев развел руками. — Дайте срок, разберусь я наконец с этим делом и отосплюсь на полную катушку. Если только меня не добьют раньше.

Врачу не оставалось ничего, кроме как проворчать сентенцию о том, как люди не заботятся о своем здоровье, а потом спохватываются, да уже ничего не вернешь.

Роберт напрасно испугался: как показал рентгеновский снимок, нога у него не была сломана. У адвоката были всего лишь разорваны связки голеностопного сустава. Однако и эта травма должна была воспрепятствовать ему участвовать в усилиях по вызволению Баканина. Кроме того, контактная линза, как и следовало ожидать, бесследно растворилась в темноте. А сохранившаяся линза, оставшись непарной, была отныне бесполезна.

— Не страшно, Юрий Петрович, — бодрился молодой адвокат Васильев, — у меня с собой очки. Я по-прежнему готов работать. Теперь-то я от этого дела не отступлюсь. Запугать хотели? Фиг! Я и с разорванными связками по Александрбургу побегаю…

— Нет уж, Роберт, — пригасил юношеский азарт своего помощника Гордеев, — никуда ты не побежишь. Будешь лежать в гостинице со своими разорванными связками, сколько надо. А я тебе обязуюсь приносить свежие новости.

«Кафкианские», — чуть не прибавил Гордеев, но сдержался.

Оставлять Роберта одного в номере на целый день, конечно, было рискованно, но вряд ли ему будет лучше в местной больнице, куда могут беспрепятственно войти представители милиции и прокуратуры… Какой идиотизм: опасаться не бандитов, а милиционеров! Однако этот идиотизм в Александрбурге цветет махровым цветом. Судя по наглости нападения и безграничному хамскому наплевательству прибывших в гостиницу ментов (назвать их иначе язык не поворачивался), все они тут связаны круговой порукой до такой степени, что не стесняются никого и ничего.

И все-таки Гордеев решил написать жалобу в прокуратуру — на сей раз не относительно дела Баканина, а относительно нападения на Юрия Гордеева и Роберта Васильева. На все эти жалобы им, ясный перец, наплевать, но надо делать все, что можно. Капля камень точит.

Осенью темнеет рано. И сумеречность раннего вечера усугубляла надвигавшаяся с востока туча, полная унылого, мелкого, затяжного дождя. В главном офисе фирмы «Уральский инструмент» повсюду зажигались лампочки, чтобы сотрудники могли продолжить выполнение своих обязанностей. До конца рабочего дня еще далеко, а работы выше крыши: «Уральский инструмент» контролирует ряд уральских заводов точного приборостроения… Лишь в одном кабинете свет не включили. Зачем? В данный момент здесь не просматривали никаких бумаг; бездействовал на столе компьютер, тихо лучась мониторовым глазом. Здесь вели диалог, а слова воспринимаются на свету ничуть не лучше, чем в темноте. Скорее даже тень, полуприкрывающая лица, влияла благотворно на откровенность говорящих. Несмотря на то что им, казалось бы, нечего было скрывать друг от друга: все, что можно, они давно уже открыли… А вот, оказывается, и не все. Секреты нагих тел и секреты бизнеса — разные вещи. Хотя секс и бизнес так часто переплетаются!

Диалог был опасен. Но за конфиденциальность его можно было не переживать: никто из сотрудников не проник бы к генеральному директору фирмы Марине Криворучко, не преодолев секретарский кордон, а секретарше госпожа Криворучко строго-настрого приказала не пускать к ней никого, пока она обсуждает деловые вопросы с господином Ефимовым, возглавляющим завод моторных масел имени Губкина, бывший флагман советской нефтехимии.

Лицо Леонида Ефимова в сумрачной полутьме виделось Марине совсем юным, как в те легендарные дни, когда они оба учились в Уральском политехе. Только черные брови, превратившиеся в две резкие широкие черты, стали гуще и насупленнее, чем тогда. Да, он теперь Леонид, а не Леня: не мальчик, но муж… И интересы у него мужские. Помнится, еще в молодости он стремился обставить всех соперников, чтобы получить отличную отметку; сейчас цель его стремлений — не пятерка на экзамене, а деньги. Очень крупные деньги. Настолько крупные деньги, что достижение такой цели диктует весьма непростые средства.

— Ну Валька и учудил! — говорил Ефимов, то бродя по Марининому кабинету, то резко останавливаясь, и тогда Марина имела возможность заглядывать к нему в лицо. Возможно, если бы не сумерки, выражение его лица ее бы испугало. — Что называется, всем сестрам по серьгам! Тебе отделил «Уральский инструмент», Ипу сюда же пристроил исполнительным директором, меня с Парамоновым бросил на завод имени Губкина, Кинг занимается «Уралочкой»… А сам, отец и благодетель, укатил в Москву, выпускать точные приборы для космоса и авиации. Просто слезы выступают, как все хорошо и правильно организовано! Сплошное благолепие!

— Ну и что тебе в этом не нравится? — спросила Марина. Хотя отлично знала что. И все же ей было важно, что ответит Леонид.

— А то, что все мы — акционеры. Понимаешь? Все! Мы! Включая твоего драгоценного муженька Шарова, который давно уже получает гроши на институтской кафедре. Хорош российский рантье! Предпочитает жить за твой счет. И за счет предприятий, которые получили в собственность «реаниматоры».

Марине не надо было напоминать о том, что, отказавшись от управления уральскими фирмами, Баканин оставил за собой акции на все эти предприятия. Это обстоятельство и так торчало в памяти неизвлекаемой занозой, саднило незаживающей раной. Но слово было произнесено. Произнесено Леонидом. Теперь можно было приступать к прениям.

— А что, Шаров разве не принимал участия в реанимации тех самых предприятий? — вяло заспорила Марина. Вяло, потому что Шаров был ее законным супругом, но никак не «драгоценным муженьком». И кому, спрашивается, об этом знать, как не Ефимову? Будь Шаров «драгоценным муженьком», пожалуй, она не вела бы сейчас с Леонидом таких доверительных разговоров.

— Неважно! — Даже нарастающая темнота не могла скрыть, как исказилось лицо Ефимова. — Суть не в том. Все акции в одних руках — это была бы сила. Ну, если на двоих делить, тогда каждый тоже получит выгодный кусок. А когда все вот так рассредоточено, поделено на семерых, это не богатство. Достаток, по нынешним временам, не более. Вот получить контрольный пакет акций — это да. И ни с кем не делиться. Ни с кем, Марина! Ты же умная, я вижу, ты не могла над этим не задумываться…