Наталья Хабибулина - Черная химера

Позже появился Моршанский, и в своей обычной манере принялся брюзжать:

– Мало им в своем городе г…а, они и сюда притащились! Где бы ни появились – трупы, как мусор на свалке! Сами их, что ли, клепают? Или разнарядки рассылают? – Потом перекинул свою злость на Лагутина: – Где твой следователь? Почему я?

Но Лагутин, не обращая внимания на ворчание Моршанского, ответил спокойно:

– Звони своему прокурору и спрашивай! А все равно, кто будет расследовать это дело. Мои опера свою работу выполнят. А следователь ушла в декрет! Вот так! Тебе, по-моему, тоже пора! – и он звонко хлопнул Моршанского по большому животу.

От такой неприкрытой фамильярности тот чуть не поперхнулся, но промолчал, решив «ударить» потом.

Дубовик, наблюдая эту сцену, только ухмылялся, но, когда остался с Лагутиным наедине, по-дружески предупредил того о «паскудном нутре этого пингвина», как он сам выразился.

Лагутин махнул рукой, дескать, не привыкать.

Калошин на «газике» ехал в поликлинику, где его уже ждал, предупрежденный Дубовиком, Лыков. То, что районный начальник из отдела по здравоохранению оказался в этот день в К***, было большой удачей, иначе пришлось бы тащиться за сорок километров в райцентр. В хорошую погоду это не доставило бы никаких проблем, но вот по такому снежному разгулу любой путь становился адом.

Возле автобусной остановки Калошин заметил небольшую женскую фигурку, безуспешно пытавшуюся спрятаться за небольшим фанерным щитом, на котором, с наклеенной афиши, улыбались Евгений Самойлов и Валентина Серова, приглашая всех посмотреть фильм «Сердца четырех». И если в кино все закончилось хорошо, то в жизни инженер Арефьев, так похожий на актера из этого фильма, погиб от любви к Анне Штерн.

Калошин притормозил, приоткрыл дверцу и крикнул:

– Садитесь, подвезу! – ещё не зная, куда ему придется ехать, но был уверен, что этой женщине в любом случае будет лучше ждать, если придется, в машине, чем стоять под вихрем снежного покрывала, в чем, собственно, и не ошибся.

Женщина, стряхнув как можно чище, снег с пальто и шляпки, села на переднее сиденье, протянув ноги в резиновых ботиках к теплому радиатору. Повернулась к Калошину:

– Спасибо вам!

Майор почувствовал, как прыгнуло в груди сердце: «Марина!», но тут же остудил себя: это не могла быть она, да и, приглядевшись к женщине, понял, что она совсем не похожа на его погибшую жену. Тогда что так заставило встрепенуться его, затосковавшее вдруг, сердце? Он, ещё раз взглянув своей пассажирке в лицо, понял: глаза! Такие же большие голубые и очень заботливые, такие же нежные и умные, с ласковыми искорками.

Калошин, неожиданно для себя, извинился, поняв, что слишком пристально смотрит на женщину, она же, напротив, ничуть не смущаясь, спокойно спросила:

– Вас что-то беспокоит?

– Ваши глаза… – он даже подивился своей смелости, – извините… – и, дернув рычаг скорости, довольно грубо сорвал машину с места, но тут же взял себя в руки, и дальше автомобиль уже послушно и мягко, как только это было возможно, двигался в снежной пелене.

– Что же вы все извиняетесь? – голос женщины был спокоен, она не кокетничала, но и не испытывала стеснения. И Калошин не удивился, когда она вдруг представилась:

– Лана! – поправилась: – Светлана! А вообще, называйте, как удобнее.

– Геннадий Евсеевич! О, просто Геннадий! – взглянул на спутницу, и они весело рассмеялись. Калошин поймал себя на том, что вдруг ушла давящая, саднящая боль мужского одиночества. Ему безудержно захотелось дарить кому-то свои ласки, затяжные поцелуи. С удивлением почувствовал возвращающуюся мужскую силу, и это наполнило его гордостью. Он перестал злиться на Дубовика за его мастерские ухаживания, потому что вспомнил, как это делал сам, пусть и не с таким изяществом, как тот, но все же иногда получалось красиво.

Он спросил, куда надо ехать. Светлана, к его радости, назвала адрес гостиницы, где они остановились с Дубовиком. Оказалось, что она архитектор, и в К*** приехала в командировку. Сама же снимает комнату в районном центре, а в Энске живет её мать с одиннадцатилетним сыном.

Поймав на себе вопросительный взгляд Калошина, сказала просто:

– Муж мой был штурманом дальнего плавания, настолько дальнего, что вот уже шесть лет не может добраться до своей «гавани», – и махнула рукой, – так я и стала «брошенкой»!

Калошину захотелось её утешить, но он вдруг понял, что она в этом вовсе не нуждается. Была в ней какая-то внутренняя сила и гордость, которые просто не допускают жалости.

Майор, сказал, что тоже приехал в командировку. Обмолвился, что живет один с дочерью. Так, уже через двадцать минут они многое узнали друг о друге, и Светлана согласилась дождаться его в машине, пока он будет беседовать со свидетелем, так как её работа на сегодня все равно уже окончена, и она с удовольствием принимает приглашение Калошина поужинать в гостиничном ресторане.

Лыков оказался мужчиной среднего возраста с довольно симпатичной внешностью с едва приметными веснушками на носу, что придавало его лицу особый шарм. «Наверняка, нравится бабам» – подумал про себя майор.

Лыков встретил Калошина в кабинете отсутствующего заведующего поликлиникой, сам сел в кресло и на такое же указал рукой Калошину. Было в его взгляде что-то властное, но без надменности. Чувствовалось, что человек привык повелевать, но с майором держался ровно, не выпячиваясь, но и не заискивая.

На вопрос о подписях в историях болезни ответил, что это было лишь раза три, в отсутствии другого врача. Сам он хоть и имеет степень кандидата наук, но давно не практикует, и повышать свой медицинский статус не планирует, так как на должности заместителя заведующего отделом здравоохранения его больше увлекают хозяйственные и организационные дела. При этом он развел руками, дескать, что тут поделать, бывает и такое. Турова он не помнит, так как, по его собственному выражению, на имена и фамилии внимания не обращал. Они ему ни о чем не говорят.

– С кем вы непосредственно контактировали в клинике?

– Только с покойным Шаргиным. И только на моей территории. Он сам приезжал по делам.

При упоминании имени Кривец он грустно улыбнулся:

– Знаете, до сей поры не могу понять, как такая женщина могла вдруг исчезнуть? Вообще, для нас для всех это было шоком. Она была прекрасным специалистом в этой области медицины, помогала Шаргину. Тот всегда восторженно о ней отзывался.

– Но вы же сказали, что ни с кем не были знакомы?

– Я подчеркиваю: о ней много говорил Шаргин.

– В связи с чем? Согласитесь, это немного странно, что доктор, приезжая к вам по делам, так много говорит о своей медсестре, а её исчезновение вызывает шок у человека, не знающего её.