Фридрих Незнанский - Ночной снайпер

И стал быстро разбирать винтовку, складывая ее по частям в припасенный чемодан.

Они спустились и вышли из разных подъездов, потом через квартал Мамонт посадил Леху в свою «девятку». Оглянулись. Облавы, погони или проверки документов нигде не было.

— Ну вот, а ты боялась! — Настроение Мамонта было явно приподнятым.

— Куда теперь? — спросил Леха отрешенным голосом.

— А куда скажешь! — воскликнул Мамонт. — Надо бы отметить начало нашей совместной работы! И не смотри на меня, это Колян так решил. Он теперь только на братанов, как ты и я, решил поставить. И правильно делает!

Вечером Свирид заехал к Николаю Григорьевичу.

— Коля, а Ромео-то наш, Леха этот твой, он же Вильгельм Телль, переживает! — заплетающимся языком сказал он с порога. — Несколько раз этой Зинке звонил, а та, зараза, молчит, не отвечает.

— Ну а как ей прикажешь не молчать? — равнодушно сказал Николай Григорьевич, провожая гостя в комнату. — Что она ему скажет, лежа в морге?

— Вот так, да? — уважительно присвистнул Свирид. — И здесь ты отрубил? Молоток! А кто хоть ее?

— Толя Мамонт, — пожал плечами Николай Григорьевич. — Веришь, не успел ему об этом ни слова сказать, как он сам мне позвонил и предложил свои услуги. Он в ящике увидел, когда передавали «Криминальные новости», как она милицейским следакам что-то рассказывает, плача над трупом Генки Михайлова… Инициатива снизу, так это, кажется, называлось?

— Может, и мне проявить такую же инициативу и…

— Наши паспорта и билеты готовы?

— О чем и речь. Обещали к пятнице. Тебе, мне и Толяну. Пора делать ноги.

— Хм… — Николай Григорьевич заходил по комнате. — А почему ты не назвал Леху? Кто нас там, в Европе, будет содержать своими заказами, когда мы поистратимся?

— Леху жалко, — кивнул Свирид. — Я о нем еще вчера подумал. Может, еще пригодится. Только больно впечатлительный он для нашего дела, тебе не кажется? Ладно, сделаем паспорт и для Лехи…

— Талант! — развел руками Николай Григорьевич. — А они все с заморочками… Правда, Леха в Европе «замазан» после Швейцарии… А значит, придется нам потратиться на пластическую операцию… ладно, сделаем, учитывая его несомненные заслуги. Но прежде чем делать отсюда ноги, нам не помешало бы сначала как следует здесь прибраться. Провести большую стирку и зачистку местности. Не много ли мусора, а значит, следов и свидетелей после себя оставляем? Это нужно, чтобы потом Турецкий не мог вытащить нас оттуда, с острова богини любви. И еще есть человек, которого мы должны беречь как зеницу ока.

— Ты кого имеешь в виду?

— Нашего дорогого Рустама из солнечного Нальчика, единственного, на чье имя придут эти бабки и кто сможет их получать. А когда здесь все утрясется и устаканится, он выпишет на мое имя доверенность на их получение… Я его об этом очень попрошу. А после подумаю, что с ним делать дальше… Достал он меня, куда я дел его Тамару, он ведь на ней жениться пообещал и, как настоящий джентльмен, уже подал на развод. Теперь по другому поводу меня достает: пачэму, дарагой, дэньги до сих пор не переведены? — Николай Григорьевич настолько артистично передразнил Рустама, что озабоченный Свирид от неожиданности прыснул от смеха. — Я ему сказал: прилетай, дорогой, здесь посидим, поговорим и все узнаем и проверим! Не по телефону же с ним объясняться? Уговорил. Завтра прилетает. Обещал мне бурдюк вина из собственного подвала и несколько бутылок местного коньяка… Которым я вымою руки, прежде чем откупорить бутылку «Мартель» сорок второго года… Мамонт его встретит завтра в аэропорту самым гостеприимным образом, на который он способен.

— А остальных?

— А зачем нам с тобой — там, на Кипре, — остальные? Среди них обязательно найдутся недовольные, начнут интриговать, доносить друг на друга, стучать.

— Не опасно? — осторожно спросил Свирид. — Зачистку имею в виду… Нет ли здесь перебора? Что-то больно много набралось в последнее время тех, от кого мы избавляемся.

— Аксиома: для собственной безопасности нельзя жалеть ничего и никого.

— И меня, если придется? — спросил Свирид.

— Если придется, — кивнул Николай Григорьевич. — Но ты ведь меня не продашь? Ты, кстати, подал рапорт на увольнение?

— Думаешь, пора?

— В этом сегодняшнем своем качестве ты мне больше не нужен. Но будешь еще долго нужен как носитель бесценной информации, — добавил Николай Григорьевич, опережая встречный вопрос Свирида. — А сейчас позвони Лехе и договорись с ним насчет нового загранпаспорта и билета на самолет.

Свирид несколько раз набрал номер телефона квартиры, где жил Мамонт и куда переехал Леха Корнеев.

— Занято, — констатировал он.

— Куда-то он названивает, — сказал Николай Григорьевич. — Интересно только кому? Все той же Зинке?.. Значит, об этой шлюхе он ничего не знает и не должен знать. Для своей же пользы. А Толян ему ничего не скажет.

— С чего ты решил? Может, это Толян на телефоне сидит?

— Исключено. Толян сейчас выехал в мою сторону.

Леха снова и снова набирал номер телефона Зины. Но там никто не отвечал. Наконец, он решился: пренебрегая опасностью, поехал к ней домой.

Ее квартира была опечатана. Смутная и тревожная догадка, возникшая в его голове, едва не парализовала его волю. Он уже не думал о том, что оставаться ему здесь становится опасно. А еще опаснее — если кто-то из ее соседей его увидит.

Он позвонил в ближайшую дверь. Открыла женщина средних лет в очках, что-то жующая и вытирающая руки о передник. Она подозрительно оглядела Леху.

— Извините, я двоюродный брат Зины Сорокиной, не подскажете, где она сейчас? И почему дверь опечатана, что хоть случилось?

— А убили ее, — сказала женщина спокойно. — Доигралась ваша кузина! Водила к себе мужиков, водила, и вот самый последний, здоровый такой, задушил ее стальной удавкой. Сначала снасильничал, потом задушил.

Леха прислонился к стене.

— А… это когда случилось?

— Вам чего, гражданин, плохо стало? Может, водички налить?

— Нет, не надо… А откуда вы знаете, какой он? Вы его видели?

— Видела, как же. Здоровый такой, морда рябая. Стучался к ней, орал, мол, письмо тебе привез. Я и выглянула на шум… Сейчас она в морге шестьдесят седьмой больницы. Адрес знаете? Слушайте, может, вам чего надо? Лекарство какое? Подождите, валокордина вам сейчас накапаю.

Отрицательно мотая головой и слегка пошатываясь, Леха стал спускаться по лестнице, забыв про лифт.

Турецкий быстро ходил, нет, носился по своему кабинету, пока Гера с кем-то говорил по телефону.

— Они все время нас опережают! На темп, на ход, на шаг, но опережают. Такое впечатление, будто не только читают наши бумаги и слушают разговоры, но и раньше нас узнают то, о чем мы не успели даже подумать! Убили Геннадия Михайлова, как только мы его вычислили и идентифицировали! И почти сразу зверски убили его девушку — Сорокину Зину, едва только собрались ее допросить!