Артем Чепкасов - Принцип бумеранга

– Женщине плохо! – заверещал кто-то испуганно. – Врача! Быстрее!

– Лен! Лена! Лена что с тобой?! Лена! Леночка! – Сашка, заметно исхудавший за время пребывания в следственном изоляторе, беспокойно метался по клетке.

Его друг и напарник, Макс Семенов недоуменно смотрел на происходящее вокруг так, будто отказывался верить, что это не шутка. Конвойные напряглись, вытянулись в струнку, лица их посуровели. В одно мгновение они вдруг оказались по разные стороны баррикад с теми, кого привыкли считать своими, и, если что, они были обязаны стрелять в Сашку с Максом.

– Тишина в зале! – громогласно потребовал судья, но замечание осталось без внимания.

– Беременная она! Выкидыш может быть!

– Да, вызовите же скорую!

– Вызвали!

– Лена! Лен, я люблю тебя! – продолжал беспомощно кричать Сашка. – Лен…

– Какой идиот додумался беременную на суд притащить?!

– Мужа её судят! Как же ей?!

– Лена, держись! Всё будет хорошо! Я вернусь, родная! Слышишь?!

Но никто не слушал бывшего милиционера, столь неожиданно объявленного отъявленным преступником. Растерявшись, Олег сел на деревянный скрипучий стул и уставился под ноги. Гвалт превратился в сплошную какофонию, и уже ничего нельзя было разобрать. Кто беременный? Кого и за что судят? А он сам? Он-то что здесь делает? Кто все эти люди? А он? Он – кто? И зачем? Какое его предназначение во всём этом? Живёт для чего? Двадцатилетний стажёр впервые задумался над тем, что люди в давние времена прозвали смыслом, но, взглянув на лицо зверски избитого Сашкой и Максом подростка, сразу обо всём позабыл. Абсолютное равнодушие к происходящему на морде лживого ублюдка и величайшее торжество в глазах его матери, заставляли немедленно подняться и, отшвыривая со своего пути стулья да расталкивая столпившихся людей, подойти к сволочам, и одной плюнуть в рожу, а другому добавить синяков. Да с такой силой, чтобы башка его оторвалась раз и навсегда. И судили бы Рассказова вместе с наставниками. И по справедливости, – ребенка убил. Не обидно было бы. Но Олег ничего не сделал.

Жену Тропарева увезли в больницу, и вместе с ней зал покинуло несколько человек. Стало просторнее. Напряжение исчезло без следа. Накрыла пустота. Саша сидел на скамье подсудимых, спрятав лицо в ладони и по вздрагивающим его плечам было понятно, – рыдает. Приговор Семенову дослушали в полной тишине. Он, небольшого роста и тоже осунувшийся, стоял, до крови закусив губу, и неотступно смотрел на Жучкова. Олег знал такой взгляд. Так снайпер смотрит на давно ожидаемую цель. Только в этот раз выстрела не случилось бы – патроны кончились. Рассказов усмехнулся. Два года назад у него патроны были, но он специально промахнулся. А, может, надо было попасть? И чтобы это дало? Нельзя изменить прошлое чьей-то смертью. Да, и ничем другим тоже. Чувствуя на себе взгляд Максима, участковый, бывший потерпевшим и, по какой-то нелепости ставший свидетелем обвинения своих же товарищей, ёрзал на стуле. Из-за травм ему одному разрешили не вставать. Человек недавно с больничной койки поднялся и ходил ещё с бодожком. Надо было бы пожалеть. Да не получалось, как Рассказов ни старался.

– Приговор может быть обжалован в кассационном порядке в областной суд, в течение десяти суток со дня провозглашения, с соблюдением…

Однако последние слова приговора никому не были интересны, – никто ничего обжаловать не собирался. Вера в правду была убита, а вместе с ней сломлена и воля. Последнее, на что Олег Рассказов обратил внимание, выходя из зала – сарафан секретаря. Не таким уж и белым он был. Просто светло-серым.

Неказистое двухэтажное здание покинули в полной тишине. Можно было дышать полной грудью, и не было больше душного помещения, где безраздельно властвует несправедливость. Закурили. Жить дальше заставлял легкий ветерок уходящего короткого лета. В общем-то, не случилось ничего особенного. От сумы да тюрьмы не зарекаются.

– Олег, – удивился, невесть откуда взявшийся, Хворостов.

– Витёк, – не меньше изумился Рассказов однокласснику. – Ты как тут?

– На практике, в прокуратуре здешней. На суд опоздал, наставник всю плешь проест теперь.

Олег выбросил окурок в урну у крыльца и крепко пожал руку друга.

– На суде был? – спросил Виктор. – Чего там? Осудили мусоров? Надолго?

– Почти по семь лет каждому, – ответил Рассказов сконфуженно.

– Поделом. Не будут детей бить. Моего так отдубасили, так я бы без суда и следствия…

– У тебя есть ребёнок? – удивленно посмотрел Олег на Хворостова.

– Да, не, – отмахнулся Виктор, улыбнувшись. – Это я образно. Универ надо закончить, погулять. А ты сам как? Рассказывай. Слышал, дембельнулся раньше срока?

– Да, – подтвердил Олег. – По приказу министра обороны, день за два.

– Орден, говорили, заработал.

– Медаль. За отвагу. И не заработал, а заслужил, – поправил Рассказов, взглянув на бодро проходящего мимо потерпевшего. На лице подростка играла самодовольная ухмылка. Он победил и не скрывал презрения к поверженным:

– Чё зыришь, мусор? Я говорил, кранты вам…

– Ах, ты… – договорить Олег не успел.

Мама парня, которую в маленьком городе неуважительно, но исключительно за глаза, обзывали купчихой первой гильдии, открыла перед детёнышем дверцу новенького слепящего белизной красавца – мерседеса:

– Руся, сядь в машину. Хватит с меня судебных тяжб.

Убедившись, что команда выполнена, женщина с чувством собственного превосходства посмотрела на Рассказова:

– Никогда не подходи к моему сыну. И своим баранам постовым передай, не надо моськам тявкать на слонов. Затопчем и фамилий не спросим. Этот город наш. Мы здесь хозяева. Усвоил, мальчик?

Уверенный взгляд её был жёстким, колющим в самое сердце, но голос мягким, убаюкивающим и даже добрым. Совсем не таким, как четыре месяца назад, в дежурной части, когда, увидев своего ребенка избитым и лежащим на грязном полу камеры, она испуганно завывала, будто сирена, а её муж умолял, ничего не оформлять. Олег хорошо запомнил, парню в Лондон поступать, и нужна была чистая биография. Пожалели, отпустили с миром, даже умыться помогли и какие-то примочки на избитое лицо сделали. Жить будет, синяки через месяц сойдут. «Кого ни разу не били, тот жизни не знает», – напутствовал Семенов подростка, прощаясь с ним и, по-мужски, пожимая ему и его отцу руки. А родитель подростка соглашался и божился, о случившемся ни одна живая душа не узнает. Дрожащим голосом мужчина убеждал милиционеров, мол, понимает, наследник сам виноват. Перепило дитятко по случаю шестнадцатилетия. С кем не бывает, кто не был юн да горяч. Обещаний он не сдержал.

– Ты хорошо понял? – строго повторила госпожа вопрос.

Олег хотел возразить, но женщина не позволила: