Пер Валё - В тупике [= Смеющийся полицейский] (журнальный вариант)

– Сколько?

– Может, с год.

– У тебя еще что-то есть?

Ельм ответил не сразу. Самое главное приберег напоследок и нарочно тянул.

– Да, – наконец сказал он. – Во внутреннем кармане пиджака найдены крошки гашиша. Анализ проб, взятых во время вскрытия, свидетельствует, что ваш неопознанный был наркоманом.

Мартин Бек поблагодарил Ельма и положил трубку.

– Издалека пахнет дном, – сказал Колльберг.

Он стоял за спиной Мартина Бека и слышал весь разговор.

– Да, – сказал Мартин Бек, – но его отпечатков пальцев нет в нашей картотеке…

Оставалось только одно: использовать весь материал, который уже собрали. Попробовать найти оружие и допросить всех, кто хоть как-то был связан с жертвами преступления. Эти допросы проводили теперь свежие силы, то есть Монссон и старший следователь из Сундсвала Нурдин. Гуннара Альберга не было возможности освободить от его ежедневных обязанностей и послать им на помощь. В конце концов это не имело значения, так как все были убеждены, что эти допросы ничего не дадут.

Время шло, и ничего не происходило. День сменял день, из дней сложилась неделя, затем началась вторая. Вновь наступил понедельник. Было четвертое декабря, день святой Варвары. На улице было холодно и ветрено, предпраздничная покупательная суматоха чем дальше, тем больше увеличивалась. Новое пополнение томилось и мечтало, когда оно окажется дома. Монссон тосковал о более мягком климате Южной Швеции, а Нурдин – о здоровой северной зиме. Они не привыкли к большому городу, и им было тяжело в Стокгольме. Здесь им многое не нравилось, а особенно спешка, теснота и неприветливость жителей столицы. Как полицейских, их раздражали повсеместная грубость и расцвет мелкой преступности.

– Не понимаю, как вы здесь выдерживаете, – сказал Нурдин. Это был коренастый лысый мужчина с густыми бровями и прищуренными глазами. – Я вот ехал в метро, и только от Альвика до Фридхемсплан встретил по крайней мере пятнадцать лиц, которых у нас в Сундсвале полиция немедленно бы арестовала. Заметили ли вы еще одну вещь? Здесь люди какие-то запуганные. Внешне обыкновенные приличные люди. Но если спросить их о чем-либо или попросить спичку, каждый готов убежать. Просто боятся. Не чувствуют себя уверенно.

– А кто теперь уверен? – сказал Колльберг.

– Я не знал такого чувства, – молвил Нурдин. – По крайней мере, дома, но здесь, наверное, и я скоро начну бояться. Есть для меня какое-либо поручение?

– Мы получили информацию о неопознанном мужчине в автобусе, – сказал Меландер. – От одной женщины в Хегерстене. Она сказала по телефону, что рядом с ее домом есть гараж, где собираются иностранцы. Они там частенько, как она выразилась, «дерут глотку». И больше всех шумел один невысокий чернявый мужчина лет тридцати пяти. Описание его одежды похоже на то, что ходило в газетах. А с некоторого времени его там не видно.

– Можно найти тысячи людей, одетых так, как тот мужчина, – скептически молвил Нурдин.

– Да, – согласился Меландер. – На девяносто девять процентов можно быть уверенным, что эта информация ничего нам не даст. Но поскольку другой работы для тебя нет, то…

Он не договорил, нацарапал в блокноте фамилию и адрес информаторши и вырвал листок. Зазвонил телефон.

– На, – сказал он, протягивая листок и одновременно беря трубку.

– О'кей, – сказал Нурдин. – Еду. Машина есть?

– Есть, но, учитывая уличное движение и плохую дорогу, лучше добираться общественным транспортом. Садись на автобус номер двадцать три и следуй в южном направлении. Слезешь на остановке Аксельсберг.

– Мама родная, – сказал Нурдин и вышел.

– Он сегодня работает без особого вдохновения, – сказал Колльберг. Почему мы не разрешим этим парням уехать домой?

– Потому что они здесь для того, чтобы принимать участие в самой напряженной охоте на человека, которая когда-либо происходила в нашей стране, – сказал Мартин Бек.

– Ого! – заметил Колльберг.

– Я лишь цитирую министра юстиции, – сказал Мартин Бек невинно. – Наши острые и светлые умы (министр, разумеется, намекал на Монссона и Нурдина) работают вовсю, чтобы изловить душевнобольного массового убийцу, обезвредить которого – первостепенное дело и для общества, и для отдельного человека.

– Когда он это сказал?

– Первый раз семнадцать дней назад. А последний раз – вчера. Но вчера он получил лишь четыре строчки на двадцать второй странице газеты. Ему можно посочувствовать. Ведь в следующем году выборы.

Меландер закончил телефонный разговор и, еще держа в руках трубку, спросил:

– А не пора ли нам отбросить версию о сумасшедшем убийце?

Прошло четверть минуты, прежде чем Колльберг ответил:

– Да, давно пора. И пора запереть дверь и отключить телефон.

– Гюнвальд здесь? – спросил Мартин Бек.

– Да. Господин Ларссон сидит в своем кабинете и ковыряет в зубах ножом для бумаги, – ответил Меландер.

– Скажи, чтобы все телефонные звонки переключали на него, – велел Мартин Бек.

– И одновременно попроси, чтоб нам принесли чего-нибудь поесть, сказал Колльберг. – Мне три венские булочки и чашку кофе.

Через десять минут принесли кофе, и Колльберг запер дверь.

Они сели к столу. Колльберг прихлебывал кофе и жевал булочку.

– Таким образом, – начал он, – рабочая гипотеза звучит приблизительно так: какой-то мужчина, вооруженный автоматом типа «Суоми-37», убил девять человек в автобусе. Никакой связи между теми девятью людьми нет, они просто вместе ехали.

– У того, кто стрелял, был какой-то мотив, – сказал Мартин Бек.

– Да, – согласился Колльберг и взял вторую булочку. – Но у него не было причины убивать всех людей, случайно оказавшихся вместе в автобусе. Значит, он имел намерение убить одного.

– Убийство тщательно продумано, – молвил Мартин Бек.

– Одного из девяти, – сказал Колльберг. – Но кого? Список у тебя, Фредрик? Повторим его еще разок?

Мартин Бек кивнул. Далее разговор происходил в форме диалога между Колльбергом и Меландером.

– Густав Бенгтссон, – начал Меландер, – водитель. Его присутствие в автобусе можно считать мотивированным.

– Безусловно.

– Он как будто жил вполне нормальной жизнью. Удачно женился. Никогда не судился. Всегда добросовестно относился к своей работе. Мы допросили нескольких друзей его семьи. Они сказали, что он был порядочным и надежным человеком. Принадлежал к обществу трезвенников. Ему было сорок восемь лет. Родился он здесь, в Стокгольме.

– Врагов? Не имел. Денег? Не имел. Причин для лишения его жизни? Не было. Далее.

– Я не буду придерживаться нумерации Рённа, – сказал Меландер. – Итак, Хильдур Йоханссон, вдова, шестьдесят восемь лет. Она ехала от дочери домой. Родилась в Эдсбру. Жила одна, на свою пенсию. Больше о ней, наверное, нечего сказать.