Александра Маринина - Посмертный образ

– Зоя Игнатьевна, – начал Стасов осторожно, пытаясь срочно выработать новую тактику беседы, отличную от той, которой он вооружился, полагая, что разговаривать придется с опустившейся несчастной пропойцей. – Не могли бы вы припомнить в деталях пятницу, 15 сентября.

– Зачем? – высокомерно спросила Семенцова, усаживаясь в кресло и закидывая ногу на ногу.

Стасов почувствовал неловкость и острую жалость к этой женщине. Густо накрашенные ресницы и щедро покрытые тенями веки не могли скрыть морщин, на голове был, совершенно очевидно, парик, изображающий пышные белокурые локоны. Жидкая пудра еще больше подчеркивала неровную кожу, а блестящие колготки привлекали внимание к ногам, которыми уже давно пора было перестать гордиться. Когда-то Зоя Семенцова была стройной миниатюрной статуэточкой с точеными ножками и изящными ручками. Теперь же она вся словно усохла, алкоголь и бесчисленные лекарства, которыми ее пичкали наркологи, будто выжгли ее изнутри, оставив пустую обвисшую оболочку. И тот жест, которым она закидывала ногу на ногу, мог бы лет пятнадцать-двадцать назад выглядеть вызывающе сексуальным, а сегодня был смешон и жалок.

– Мы пытаемся установить все передвижения Алины в тот день. Поэтому нам так важно выяснить, кто, где и когда ее видел или хотя бы разговаривал с ней по телефону. Вы могли бы сообщить мне что-нибудь об этом?

– Нет, не могла бы. Я в пятницу Алину не видела.

– Припомните, пожалуйста, Зоя Игнатьевна, может быть, кто-нибудь говорил вам, что видел Алину? Или кто-нибудь ей звонил? Нам важна любая деталь, хотя бы намек на возможный источник информации. Подумайте как следует.

– Выпить хотите? – внезапно спросила она, потянувшись рукой к бутылке с коньяком.

– Нет, благодарю вас.

– А я выпью. – Она вызывающе вскинула голову.

Достав с нижней полки столика рюмку, Семенцова налила себе коньяк и выпила одним глотком.

– Что вы так смотрите? Да, я пью, и по утрам тоже. Но я пью только тогда, когда нет работы. Когда идет съемка – я трезвая. Хоть у кого спросите. Никто Зою Семенцову на съемочной площадке пьяной не видел. А что я делаю у себя дома, никого касаться не должно.

Эффект от рюмки коньяка сказался моментально, и Стасов понял, что Зоя действительно больна. Ее «забирало» сразу же. Впрочем, не исключено, что она начала «принимать внутрь» еще до его прихода, а теперь только добавляла. Щеки ее порозовели под толстым слоем пудры, глаза заблестели.

– Если бы не эта сучка, я бы сейчас вовсю снималась, – заявила она звенящим от возбуждения голосом. – Ей скажите спасибо, что я пью. Это все она… Она…

Зоя снова налила коньяк и залпом выпила.

– Ну, так что вы хотели узнать, Славик?

Стасова покоробила ее фамильярность, но он решил не обращать внимания. Ей хочется чувствовать себя его ровесницей? Пусть. Лишь бы сказала что-нибудь дельное.

– Давайте мы с вами вспомним минувшую пятницу, всю, шаг за шагом. В котором часу вы встали?

– Я встаю очень рано. Я – актриса, рабочая лошадка, а не какое-то там богемное существо, которое до утра веселится и потом до вечера спит.

– Я понял, Зоя Игнатьевна, но все-таки, в котором часу вы встали? – терпеливо повторил Стасов.

– Ну… часов, наверное, в восемь. Нет, в половине восьмого. В восемь я уже была на улице.

– И куда вы ходили?

– Какая разница? Гулять ходила.

«Понятно, – подумал Стасов. – Бегала за бутылкой с утра пораньше».

– Как долго вы гуляли?

– Полчаса примерно.

– Потом вернулись домой?

– Да, домой. Я, видите ли…

Медленно, словно преодолевая какие-то немыслимые препятствия, он двигался по часам и минутам, то и дело возвращаясь назад, что-то уточняя, переспрашивая, подсчитывая временные интервалы. С половины восьмого утра и до половины второго дня все сходилось, как в рекламе банка «Империал», с точностью до минуты. В половине второго Зоя Семенцова появилась в офисе киноконцерна «Сириус» – в уютном особнячке на одной из тихих московских улочек в центре города. Зоя пришла за сценарием фильма, в котором Андрей Смулов собирался снимать ее в маленьком эпизоде. Неделю назад она прошла кинопробы, и ей сказали, что она утверждена на роль. На лестнице она столкнулась с гримером Катей, которую знала много лет.

– Ой, Зоенька, ну ты подумай, какая же все-таки стерва эта Алина! – тут же заверещала Катя, чмокая приятельницу в щеку. – Андрею Львовичу так неудобно, он прямо сам не свой ходит.

– Ты о чем? – подозрительно спросила Семенцова, сразу же почуяв недоброе.

– Ну как же! Смулову твои пробы не понравились, но все равно он хотел тебя снимать, потому что знает, что ты – хорошая актриса. А Алина стала всем рассказывать, что пробы плохие и Андрей Львович берет тебя на роль из жалости, потому что всем известно, что ты сильно пьешь, так он тебя морально поддержать хочет. Ты понимаешь, он с ней поделился как с близким человеком, а она тут же понесла по всем студиям. И кражу какую-то припомнила столетней давности. Якобы ты у кого-то что-то украла. Конечно, дошло до Зарубина, тот вызвал к себе Смулова и запретил тебя снимать.

Зарубин был коммерческим директором фильма, он отвечал за то, чтобы смета расходов на производство не превысила определенного процента от суммы ожидаемой прибыли. Он придирчиво считал каждую копейку, выискивая, где можно сэкономить, чтобы фильм вышел как можно дешевле. Но, надо отдать ему должное, никогда не скупился, если дополнительно вложенные деньги сулили увеличение прибыли. Снимать Семенцову, по его разумению, не было никакого резона. Она много лет назад получила звание заслуженной артистки, и, стало быть, платить ей, даже и за эпизод, полагалось по довольно высокой ставке. Зачем, когда на роль можно взять никому не известную актрису и заплатить ей намного меньше? Кроме того, если Смулову пробы не понравились, то не исключено, что и сыграет Семенцова плохо. Эпизод, конечно, но ведь и одна фальшивая бусина может испортить все ожерелье. К чему такой риск?

Дрожа от ярости, Зоя дошла до комнаты, в которой собиралась взять сценарий. Навстречу ей попадались знакомые актеры, администраторы, реквизиторы, и у всех на лицах было написано: «Да, то, что рассказала Катя, – правда». У одних выражение лица было сочувственное, у других – откровенно злорадное, но все они, Зоя была уверена, уже знали о том, как ее «бортанули». И не кто-нибудь – эта стерва Вазнис. Во второй раз.

Этот разговор на лестнице с гримершей и последующий проход по коридорам особняка был последним, что Зоя Семенцова смогла изложить более или менее внятно. Дальнейший ее рассказ был путаным и неуверенным. Она не помнила, с кем разговаривала, куда заходила, кому звонила. Всплывали только какие-то обрывки сведений. Она, например, помнила, как решила поговорить со Смуловым и стала выяснять, где он. Ей сказали, что до часу дня он снимал в арендованном павильоне и примерно часам к трем должен приехать в офис, привезти отснятый материал.