Александра Маринина - Посмертный образ

– Слушай, Слава, а тебе это не напоминает застарелую вражду? – спросила Настя, выслушав отчет Стасова.

– Нет, мне это напоминает Лабрюйера, – усмехнулся тот в ответ. – Если не ошибаюсь, это он написал: когда мужчина и женщина, встретившись на людях, расходятся по разным углам, не поднимают друг на друга глаз и не обмениваются ни словом, все сразу понимают, что это означает.

– Ну, в общем, ты прав, – согласилась Настя. – Так или иначе, факт давнего знакомства придется проверять. Сильно подозреваю, что наши дамы его старательно скрывают. Кстати, как девичья фамилия Ксении?

– Козырева. Я же тебе говорил, она дочь банкира Козырева Валентина Петровича. Забыла?

– Нет, я помню, но иногда дети носят фамилию матери или ее второго мужа, поэтому я и спросила.

– Послушай, Анастасия, ты чертовски предусмотрительна, – с невольным уважением сказал Стасов. – На воду дуешь?

– Ага. Знаешь, сколько раз обжигалась. Однажды с таким фокусником столкнулась – в страшном сне не приснится. Он находил нуждающихся женщин, платил им приличные деньги за то, чтобы они с ним расписались и через месяц развелись. При регистрации брака брал фамилию жены, быстренько получал новый паспорт, после развода бежал в милицию, писал заявление, что паспорт потерял, или ограбили его, или еще что-нибудь, получал новый, с фамилией разведенной жены, поскольку при разводе фамилию не менял, потом снова женился, и вся процедура сначала. К тому моменту, как мы его отловили, у него было четыре подлинных паспорта на разные фамилии. Подлинных! А уж сколько он дел наворотил с этими паспортами – ни в сказке сказать, ни пером описать. У него, между прочим, подельница была, так он как только разведется, так давай скорей на ней жениться. Она тоже фамилию меняла, и тоже в милицию бегала с заявлениями, а паспорта в тумбочку складывала. Их по всей России лет восемь ловили, они раз двадцать, наверное, за это время через милицейские руки проходили. Искали Иванова и Сидорову, а они предъявляют документы на имя Петрова и Тютькиной, или Бубликова и Кругликовой, посылают запросы, проверяют – все чисто, паспорта подлинные, фотографии совпадают, извиняйте, дяденька и тетенька. Так что насчет фамилий у меня всегда сомнения есть.

– Ничего себе! – выдохнул Стасов. – Так это, выходит, ты Корягина поймала? Черт, я же знаю эту историю, но я не думал, что это ты…

– Не преувеличивай, Слава, я его не поймала. Я вообще в жизни еще ни одного преступника не поймала. Я этого не умею. Я его вычислила. Догадалась насчет того, что он фамилии каждый раз законным путем менял. Это же так просто на самом деле. Только по жизни бывает редко, поэтому никому и в голову не приходит, что мужчина возьмет фамилию жены. Он на это и рассчитывал. Тогда я всех его жен вычислила, а уж когда мы получили полный перечень фамилий в его документах, тогда все само собой сделалось. А поймал его, кстати, Юрка Коротков.

Итак, к полудню понедельника у Насти Каменской сложились следующие версии убийства Алины Вазнис.

Первая. Алину убил Николай Степанович Харитонов, чтобы не отдавать ей долг, который для него оказался непомерно большим.

Вторая. Убийство совершила Ксения Мазуркевич, подсыпав Алине в чай или кофе огромную дозу транквилизаторов, а когда та стала вялой и ее начало клонить ко сну, просто задушила ее подушкой. Следов борьбы в квартире не было, синяков и ссадин на шее потерпевшей тоже нет.

Третья. Способ убийства тот же, убийца – Зоя Семенцова.

Четвертая. То же самое, но убийц двое: Ксения и Зоя.

Была и пятая версия. Ее Настя Каменская еще не придумала, но знала точно, что она наверняка есть. Она нутром чуяла такие дела, когда все время появляются новые и новые подозреваемые. Появления пятой версии она ждала с минуты на минуту.

И оказалась права.

Он не успел еще ничего сделать для проверки биографий Ксении Мазуркевич и Зои Семенцовой, когда его вызвал к себе сам Мазуркевич. Стасов поднялся на третий этаж, где находился кабинет президента, и толкнул тяжелую дубовую дверь.

Мазуркевич с расстроенным лицом сидел за своим столом, а напротив него в креслах для посетителей Стасов увидел Андрея Львовича Смулова и пожилого мужчину с грубо вытесанным тяжелым лицом.

– Вот, Владислав Николаевич, – проговорил Мазуркевич как-то растерянно, – знакомьтесь, это Валдис Гунарович, отец Алины.

– Я по поводу наследства, – тут же произнес Вазнис, не поворачивая головы. – Пусть он откроет квартиру Алины, мы заберем все вещи. У него ключи есть, я знаю.

Под «ним» Вазнис подразумевал Смулова, но не счел нужным хотя бы назвать его по имени.

– Это невозможно, Валдис Гунарович, – как можно мягче сказал Стасов. – Пока не закончено расследование обстоятельств ее смерти, в квартиру могут входить только работники милиции. Во всяком случае, если вы хотите что-то забрать, то вам нужно получить разрешение у следователя. Ни Михаил Николаевич, ни я, ни тем более Андрей Львович не вправе впускать вас в квартиру Алины. Поймите это.

– Я имею право, – сухо ответил Вазнис, словно не слыша объяснений Стасова. – Я являюсь законным наследником дочери и имею право на все ее имущество.

– Безусловно, право вы имеете. Но чуть позже, не сейчас.

– Но мне нужно взять одежду, в которой Алину будут хоронить. Я же не могу положить ее в гроб в этом…

Он презрительно скривился, и Стасов вспомнил, что мертвую Алину обнаружили лежащей на диване в почти прозрачном пеньюаре, накинутом поверх соблазнительно коротенькой ночной сорочки с кружевами и на тоненьких бретельках.

– Это другой разговор. Но все равно нужно получить разрешение у следователя. С вами поедет кто-нибудь из работников милиции, и вы возьмете все, что нужно для похорон.

– Пусть он отдаст ключи, – упрямо повторил Вазнис, глядя куда-то в пространство.

– Но у меня их нет, – подал голос Смулов. – Их забрали работники милиции. Так что вам в любом случае нужно обращаться к ним, а не к нам.

Вазнис медленно поднялся с кресла, и Стасова поразило, какого он оказался огромного роста. Самому Стасову до двух метров не хватало четырех сантиметров, и он уже давно, еще со времен детства, забыл, как можно стоять и смотреть человеку в глаза, не наклоняя при этом голову вниз. Старый латыш смотрел на Стасова в упор своими маленькими серыми глазками, и тому в какой-то миг стало жутко от той враждебности, которая выплеснулась на него через эти серые щелочки. Затем Вазнис неторопливо повернулся к Мазуркевичу, окатив и его холодным взглядом. И наконец перевел глаза на Смулова, неподвижно сидевшего в кресле у стола.

– Это ты ее убил, – сказал он громко и внятно. – Если бы ты не снимал ее в своих сраных фильмах с этими сраными ужасами, она была бы жива. Это ты виноват. Ты.