Александра Маринина - Не мешайте палачу

И когда же оно наступит, это расплывчатое «потом»?

Ко второй встрече Михаила Давидовича Ларкина с торговцем сосисками Виталием Князевым оперативники готовились так, как в свое время вся страна готовилась к юбилею Октября. Встреча состоялась, длилась она три с половиной часа и проходила в Графском переулке, в квартире Ларкина. Через два часа после встречи на стол полковника Гордеева легли две кассеты – видео– и магнитофонная. Технику для записи собирали с миру по нитке, а за «люльку» строителей, при помощи которой всю эту технику «присобачивали», пришлось просто платить наличными, выскребая из карманов десятитысячные купюры.

На экране видеоплейера Ларкин вполне мирно беседовал с Князевым. Правда, беседа была какой-то однобокой – говорил в основном Ларкин, а Князев лишь изредка подавал короткие реплики. Зато наблюдать за самим Князевым было очень интересно. У него была довольно живая мимика, в начале беседы с лица не сходила дурашливая ухмылка, он то и дело хихикал, строил Ларкину рожи и подмигивал. И вообще производил впечатление полного придурка. Постепенно дурашливость исчезла, лицо разгладилось, Князев больше не хихикал и не кривлялся. Он сидел в кресле напротив Ларкина, расслабленно положив руки на подлокотники, полуприкрыв глаза и мерно кивая в такт словам Михаила Давидовича. Потом Князев медленно встал и лег на диван, вытянувшись на спине. Со стороны казалось, что он спит, но он периодически поднимал то одну, то другую руку и делал какие-то непонятные жесты, после чего Ларкин одобрительно кивал, и Князев опускал руку. И так на трех кассетах.

Потом поставили видеозапись сначала и включили магнитофон, стараясь хотя бы приблизительно совместить звук и изображение. Полчаса шел разговор ни о чем. На экране Князев ухмылялся и подмигивал, а из магнитофона доносились фразы типа:

– У такого классного парня, как ты, наверное, нет проблем с девушками. Да?

– Уж конечно. Все мои.

– Вот об этом я и хочу с тобой поговорить, Виталий. Ты мне кажешься парнем надежным и ловким, с тобой можно иметь дело. Тебе я доверяю, а другим – нет.

– Уж это точно, – снова ухмылка и подмигивание.

– И если мы с тобой договоримся, то можем сделать хорошие деньги. Ты мне поверь, у тебя большой выбор знакомых девушек, а у меня есть идеи, как сделать так, чтобы они принесли нам с тобой большой и красивый доход. Ну как, согласен?

– А то!

Примерно минут через тридцать текст Ларкина слегка видоизменился, хотя тематика осталась той же.

– Если ты будешь меня слушаться, у нас все будет хорошо. Просто отлично. Ты должен довериться мне, ты должен поверить, что я хочу тебе добра, и ты должен меня слушаться во всем. Потому что только я знаю, что для тебя правильно, а что нет. И если ты станешь послушным орудием в моих руках, мы вместе сделаем невозможное. Мы станем самыми сильными и богатыми, и все будут нам подчиняться. Но для этого ты должен меня слушаться. Ты должен забыть все, что внутри тебя есть твоего собственного, личного, ты должен забыть все свои мысли и ощущения и довериться мне…

Князев уже не паясничал, сидел спокойно и изредка кивал в такт. Потом он лег на диван, а Ларкин продолжал:

– С этой минуты ты будешь слушаться только меня. В твоей голове больше не будет ни одной мысли, которую ты придумал сам. В ней будет звучать мой голос, и он будет давать тебе приказания, а ты будешь их выполнять….

И еще через час:

– Завтра ты должен будешь убить человека, который в определенное время выйдет из определенной квартиры. Это необходимо для того, чтобы мы с тобой могли начать наше дело и стать самыми сильными и богатыми. Этот человек может нам с тобой помешать, и его непременно надо убить, прежде чем мы начнем наше дело. Завтра ты поедешь к дому девятнадцать в проезде Черепановых, найдешь корпус три, поднимешься на пятый этаж и будешь ждать. Ровно в двенадцать из квартиры на пятом этаже выйдет мужчина…

– Проезд Черепановых, девятнадцать, корпус три – адрес Сауляка, – почти закричала Настя. – Он что, приехал? И Ларкин собирается его убить руками этого ухмыляющегося идиота?

Гордеев резко выключил магнитофон и сорвал телефонную трубку. Несколько минут в его кабинете стоял такой крик, что впору было уши зажимать.

– Твои люди спят на ходу! – орал он генералу Коновалову. – Ты для чего выставил посты на всех вокзалах и аэропортах? Чтобы они там девок клеили? Сауляк приехал, его дружки об этом знают, я об этом знаю, а ты – нет. Хотя ты должен был знать в первую очередь. Твое счастье, Александр Семенович, что у меня в кабинете женщина сидит, а то ты бы не такое от меня сейчас услышал. Вся операция чуть было не провалилась из-за твоих бездельников! Как вы могли его пропустить, я тебя спрашиваю? Фотография у каждого на руках, обе фамилии известны, а он прошел мимо вас как мимо столбов. Я откуда знаю? А это не твое дело, Александр Семенович. Ты и той информацией, которую я тебе дал, распорядиться как следует не смог. Я тебе своего лучшего сотрудника дал в бригаду, она такую огромную работу для тебя проделала, а все для чего? Чтобы ты все провалил на последнем этапе, потому что не обеспечил выделение нормальных толковых ребят на транспортные точки? Да плевать я хотел на то, что это не твои люди, а Щуплова. Ты лично должен был проконтролировать, каких ребят Щуплов дает. Ты что же, все заповеди сыщицкие позабывал в своем теплом кресле?

Настя понимала, что имеет в виду ее начальник. Дело, которое принимаешь и ведешь с самого начала, над которым думаешь день и ночь, теряя аппетит и сон, в конце концов становится твоим собственным настолько, что ты никого к нему не подпускаешь, не проверив предварительно надежность и добросовестность человека. Такое расследование – это творение, плод мук и радостей, как книга для писателя или картина для художника. Разве может так быть, чтобы писатель с легким сердцем бросил книгу, не дописав три последних главы и перепоручив это первому встречному? Мол, как напишет, так и ладно. И если уж так случится, что писатель по объективным причинам не может сам дописать эти три последних главы, тогда он непременно выберет самого способного литератора, долго и тщательно будет разъяснять ему замысел книги и подробно перечислять, что должно быть написано в тех последних главах. Все, что сможет, надиктует, а остальное тысячу раз перечитает и перепроверит. И в оперативной работе, если по вымученному и выстраданному тобой делу приходится какой-то кусок работы поручать другому, ты не жалеешь ни сил, ни времени, чтобы все ему растолковать, предупредить о возможных ошибках и осложнениях. И ревниво вглядываешься в этого человека, пытаясь понять, не разрушит ли он то, что ты с таким трудом и так долго выстраивал. Конечно, у генерала Коновалова нет возможности давать указания генералу Щуплову, дескать, этого сотрудника ставить на задание, а этого – нет. Щуплов сам в своем ведомстве хозяин. Но ведь можно было послать своих ребят на вокзалы и посмотреть, как работают щупловские орлы, не дремлют ли, не валяют ли дурака. И, заметив непорядок, написать докладную, потребовать усилить дисциплину, выделить других сотрудников, более опытных. Да мало ли способов контролировать, чтобы партнер не завалил твою операцию! А генерал Коновалов контролировать не стал, и именно об этом сейчас, багровея от гнева, кричал в телефонную трубку Виктор Алексеевич Гордеев.