Донна Леон - Гибель веры

Удивился, когда его без труда соединили с дежурной медсестрой в приемной «скорой помощи», представился, и она сообщила ему, что «полицейская пациентка» переведена в отдельную палату. Нет, в ее состоянии перемен нет: все еще без сознания. Да, если он немного подождет, сходит и позовет полицейского, который дежурит у нее под дверью. Это оказался Мьотти. Брунетти еще раз назвал себя.

— Да, синьор?

— Что слышно?

— Тишина и еще тише.

— Что делаете?

— Читаю, синьор. Надеюсь, это ничего?

— Все лучше, по-моему, чем смотреть на санитарок. Кто-нибудь приходил навещать ее?

— Только тот человек с Лидо — Сасси. Больше никого.

— Вы поговорили с братом, Мьотти?

— Да, синьор. Прошлым вечером как раз.

— И вы спросили его про того священника?

— Да, синьор.

— Ну и?

— Сначала он ничего не хотел говорить. Не знаю, может, чтобы слухи не распространять. Марко — он такой, синьор, — объяснил Мьотти, как будто просил начальника не принимать к тому меры за слабость характера. — Но потом я ему растолковал, что мне очень надо узнать, и он рассказал: был разговор — только разговор, синьор, — что этот священник связан с «Опус Деи» [27] Тайная организация иезуитов. . Он точно не знал, только слышал кое-что об этом. Вы поняли, синьор?

— Да, понял. Еще что-нибудь?

— Не очень важное, синьор. Я попробовал представить, что вы захотели бы узнать, что спросите, когда я вам это перескажу. Подумал, — вы захотели бы узнать, поверил ли Марко этим разговорам. И я его спросил, поверил ли.

— Ну и?…

— Поверил, синьор.

— Спасибо, Мьотти. Идите читайте дальше.

— Спасибо, синьор.

— Что читаете?

— «Кватроуте», — назвал он самый популярный автомобильный журнал.

— Ясно. Спасибо, Мьотти.

— Да, синьор.

О сладчайший, милосердный Иисусе, спаси нас и помилуй! При мысли об «Опус Деи» Брунетти не удержался и позволил внутреннему голосу одну из любимых молитв своей матери. Если какая-то тайна и окутана непостижимостью, то это «Опус Деи». Брунетти знал только, что это какая-то религиозная организация, полуклерикальная-полусветская, которая присягнула на абсолютную верность папе и посвящена некоему обновлению власти и могущества церкви. Обдумав, что он знает об «Опус Деи» и откуда, он отметил, что не может быть уверен в истинности ничего из этого. Если секретное общество — это секрет по определению, то все, что «известно» о нем, может быть ошибочным.

Масоны, с их кольцами, мастерками и фартучками коктейльных официанток, всегда казались ему очаровательными. Он мало знал о них, но всегда считал их скорее безобидными, чем опасными. Пришлось признать: в немалой степени это результат того, что он слишком часто видел их нейтрализованными прелестной забавностью «Волшебной флейты».

Но «Опус Деи» — совершенно другое дело. Он знал о них еще меньше, — если честно, так вообще ничего, — но уже одно то, как звучит название, было как дуновение холода.

Он попытался дистанцироваться от дурацких предрассудков и вспомнить, что он читал или слышал именно об «Опус Деи», — что-нибудь материальное и проверяемое, — но так ничего и не вспомнил. Обнаружил, что размышляет о цыганах, потому что его «знания» о них того же рода, что и об «Опус Деи»: итог повторенных слов, каких-то историй, но ни имен, ни дат, ни фактов. Кумулятивный эффект порождает ту самую атмосферу тайны, которую любое закрытое сообщество создает в противоборство с теми, кто в нем не состоит.

Стал придумывать, у кого бы добыть точную информацию, но не удалось вообразить никого, кроме анонимного приятеля синьорины Элеттры в офисе патриарха. Что ж, если церковь пригревает змею на груди, так на этой груди и стоит искать сведения.

Когда он вошел к синьорине Элеттре, она подняла глаза, — не ожидала опять его увидеть.

— Да, комиссар?

— Мне надо попросить вашего друга еще об одном одолжении.

— Да? — И взяла записную книжку.

— «Опус Деи».

Она явно удивлена — всего лишь чуть расширились глаза, но он заметил.

— Что вы хотели бы узнать о них, синьор?

— Как они могут участвовать в том, что здесь происходит.

— Вы имеете в виду завещания и ту женщину в больнице?

— Да. — И, почти запоздав с этой мыслью, добавил: — И не могли бы вы попросить его посмотреть, нет ли тут связи с отцом Кавалетти?

Она записала и это.

— А священник, имени которого вы не знаете, комиссар? Священник графини Кривони, если его так можно назвать?

Брунетти кивнул:

— А вы знаете что-нибудь о них, синьорина?

— Нет, не больше, чем все. Они тайные, серьезные и опасные.

— Вам не кажется, что тут преувеличение?

— Нет.

— Не знаете ли вы, нет ли у них… — Брунетти подыскивал правильное слово, — филиала в этом городе?

— Не имею представления, синьор.

— Странно, не так ли? Ни у кого из нас нет точной информации, но это не мешает нам подозревать их и бояться.

Она промолчала, но он настаивал:

— Ведь странно, правда?

— Я придерживаюсь противоположной точки зрения, синьор.

— И какова же она?

— Считаю, — если бы мы знали о них, боялись бы еще больше.

В бумагах у себя на столе он нашел номер домашнего телефона доктора Фабио Мессини, набрал его и попросил доктора. Ответил женский голос: доктор слишком занят, чтобы подходить к телефону, кто говорит? Брунетти сказал только «Полиция», и она согласилась, с заметной неохотой, спросить доктора, не найдется ли у него свободной минутки.

Прошло немало минуток, прежде чем мужской голос произнес:

— Да?

— Доктор Мессини?

— Разумеется. А кто это?

— Комиссар Брунетти. — Сделал паузу, чтобы дошел чин. — Мы хотели бы задать вам некоторые вопросы, Dottore.

— О чем, комиссар?

— О ваших домах престарелых.

— А что там такое? — В голосе Мессини прозвучало больше нетерпения, чем любопытства.

— О некоторых людях, которые там работают.

— Я ничего не знаю о комплектации штата, — небрежно сказал Мессини.

Брунетти немедленно разобрало любопытство — как насчет филиппинских медсестер, которые работают в доме престарелых, где живет его мать.

— Предпочел бы не обсуждать этого по телефону.

Он знал, что некоторого налета таинственности часто достаточно и для поднятия ставок, и для возбуждения любопытства того, с кем говоришь.

— Ну, вы вряд ли ожидаете, что я приду в квестуру, или как?

Какой, однако, властный сарказм в его тоне.

— Если хотите, чтобы ваших пациентов потревожил рейд пограничников — они придут допросить ваших нянек-филиппинок, — не ходите… — Выждал чуть-чуть и добавил-таки: — Dottore.

— Не знаю, о чем вы говорите.

Так и слышится как раз обратное.

— На ваш выбор, Dottore. Я надеялся, что мы обсудим это как джентльмены и, возможно, уладим, пока оно не стало помехой. Но, кажется, это невозможно. Извините, что потревожил вас.