Донна Леон - Гибель веры

— И все же это странный вопрос.

— Вы открывали счет в филиале Объединенного швейцарского банка в Лугано?

Священник переставил пальцы на очередную бусину.

— Да, открывал. Часть моей семьи живет в Тичино, и я езжу навестить их два-три раза в год. Я нашел, что удобнее держать деньги там, чем возить туда-сюда с собой.

— И сколько у вас на этом счету, отец?

Кавалетти поглядел вдаль, что-то вычисляя, и наконец ответил:

— Полагаю, около тысячи франков. — Потом, с готовностью помочь, добавил: — Это около миллиона лир.

— Я знаю, как переводят лиры в швейцарские франки, святой отец. Это один из первых навыков, которые должен приобрести полицейский в нашей стране. — И улыбнулся, показывая священнику — это шутка.

Тот в ответ не улыбнулся. Прозвучал следующий вопрос:

— Вы — член «Опус Деи»?

Кавалетти уронил четки и поднял перед собой руки ладонями к собеседнику в преувеличенно молящем жесте.

— Ох, комиссар, ну и странные вопросы вы задаете! Интересно, как они соотносятся у вас в голове.

— Я не понял, это «да» или «нет», отец?

После долгого молчания Кавалетти произнес:

— Да.

Комиссар поднялся.

— Вот и все, отец. Спасибо, что уделили время.

Священник впервые не сумел скрыть удивления и потерял несколько секунд, уставясь на него. Но поднялся на ноги, и прошел с ним к двери, и придержал ее, пока тот выходил из комнаты. Идя по коридору, осознавал две вещи: взгляд священника ему в спину и, когда дошел до открытой двери в конце, густой запах сирени, врывающийся из дворика. Ни одно из этих ощущений удовольствия ему не доставило.

Брунетти не верил, что Марии Тесте угрожает какая-то опасность до того, как в «Газеттино» появится статья, — да и в том, что тогда появится, не мог быть уверен, — но все же оторвался от Паолы, вылез из постели в три часа с минутами и стал одеваться. Только когда застегивал рубашку, в голове у него достаточно прояснилось, чтобы услышать дождь, бьющий по окнам спальни. Он тихо выругался, подошел к окну, открыл ставни — и тут же быстро прикрыл их: мокрые залпы влетали внутрь. У дверей он надел плащ и взял зонт, потом вспомнил про Вьянелло и прихватил второй.

В палате Марии Тесты сидел Вьянелло, с мутными глазами и в дурном настроении, хотя комиссар пришел на полчаса раньше, чем ожидалось. По молчаливому согласию ни один из них не приближался к спящей, как будто полная ее беспомощность служила чем-то вроде пылающего меча, удерживающего их на расстоянии. Приглушенно приветствовали друг друга и вышли в коридор поговорить.

— Что-нибудь было? — спросил Брунетти, стаскивая плащ и ставя оба зонта к стене.

— Каждые два часа приходит санитарка, синьор. Ничего не делает, насколько я могу судить. Просто смотрит на нее, считает пульс и что-то пишет в карте.

— Она хоть говорит что-нибудь?

— Кто, санитарка?

— Ну да.

— Ни слова. Я с тем же успехом мог быть невидимым. — И зевнул. — Трудно не заснуть.

— Почему бы вам не сделать несколько отжиманий?

Тот спокойно посмотрел на него, но ничего не сказал.

— Спасибо, что пришли, Вьянелло, — проговорил Брунетти в порядке извинения. — Я принес вам зонт — там льет.

Сержант кивнул с благодарностью.

— Кто придет утром, Вьянелло?

— Гравини. А потом Пучетти. Я освобожу Пучетти, когда кончится его смена.

Брунетти отметил его деликатность: не назвал время — полночь, — когда заменит молодого полицейского.

— Спасибо, Вьянелло. Идите поспите.

Вьянелло кивнул и подавил страшный зевок, взял свернутый зонт. Открыв дверь в палату, комиссар обернулся:

— Уже были неприятности с дежурными?

— Пока нет. — Вьянелло остановился в коридоре и оглянулся.

— И сколько не будет?

Как назвать изменение расписания дежурств?

— Никогда не скажешь, но думаю, еще три-четыре дня лейтенант Скарпа ничего не заметит. Может, и неделю. Но не дольше.

— Надеюсь, они укусят раньше.

— Если есть кому кусать. — И, выразив, наконец, свой скепсис, пошел.

Брунетти смотрел в его широкую спину до лестницы, где она исчезла. В палате развесил плащ на спинке стула, где до того сидел Вьянелло, и поставил зонт в угол.

У кровати горел слабый свет, едва освещая пространство вокруг головы и оставляя комнату в глубокой тени. Брунетти сомневался, что верхний свет побеспокоит ее, — даже хорошо бы, чтоб побеспокоил, — но все-таки не стал включать, сидел в темноте и не читал, хотя принес с собой томик — Марк Аврелий раньше очень успокаивал его в трудное время.

На протяжении ночи перебирал события, которые случились со времени визита Марии Тесты к нему в кабинет. Любая пара могла быть совпадением: смерть подряд нескольких стариков, то происшествие — когда Марию сбили с велосипеда, смерть да Пре. Но их соединенный напор вытеснил из сознания Брунетти любую возможность случайного совпадения. И раз эта возможность потеряна, эти три события связаны, хотя он пока не видел, как именно.

Мессини отговаривал людей оставлять деньги ему или домам престарелых, падре Пио не упоминался в завещаниях, сестры ордена не могут иметь собственность. Графиня сама была богата и вряд ли нуждалась в состоянии мужа, да Пре не желал ничего, кроме табакерок в дополнение к своей коллекции, синьорина Лерини вроде бы отреклась от мирской суеты. Cuibono? Cuibono? Надо только найти, кому выгодны эти смерти, — и перед ним откроется путь, освещенный серафимом с факелом, который приведет его к убийце.

Брунетти знал, что у него много слабостей: гордость, леность, гнев — это если называть наиболее очевидные. Но жадность среди них не числится, так что, встречаясь с множеством ее проявлений, всегда ощущал себя среди врагов. Обычный, может даже, самый частый порок, и он, конечно, может постичь его умом, но сердцем не получается — и дух его остается безразличным.

Поглядел издали на женщину, ту, что лежит там, в кровати, совершенно неподвижная, безмолвная. Никто из врачей не представлял размеров ущерба, нанесенного ей, кроме того, что пришлось на долю тела. Один сказал, что вряд ли она выйдет из комы, второй — что выйдет в ближайшие дни. Может быть, с наибольшей мудростью высказалась одна из здешних сестер: «Надейтесь, молитесь и верьте в милосердие Господне».

Пока он смотрел на Марию и вспоминал, какие глубины милосердия светились в глазах монахини во время разговоров, явилась другая медсестра. Приблизилась к постели с подносом, поставила его на столик возле Марии, протянула руку и взяла ее за запястье. Глядя на часы, она подержала запястье несколько секунд, положила обратно на одеяло и пошла записать данные в карту, висевшую в ногах кровати. Потом взяла поднос и направилась обратно к двери. Увидев Брунетти, кивнула ему, но не улыбнулась.