Василий Добрынин - Что такое ППС? (Хроника смутного времени)

— Вот уж, — рассмеялся, выслушав, Степан Иваныч, — Ломака на зарплату сядет: представляешь?! После шары! — он а потом спросил:

— А ты?

— Я — в корпус перейду! — Альфред улыбнулся.

— Корпус? — тряхнул, не понимая, головой Степан Иваныч.

— Ну, да. Далекая, конечно, перспектива, но я же бизнесмен, я перспективу вижу. Уйду, когда настанет время — в депутатский корпус.

— Потом? — задумался Степан Иванович, — Иди сейчас.

— Рано, — возразил Альфред, — настолько рано, что я бы промолчал, но раскололи Вы меня, и я сказал. А во-вторых...

— Да ты, Альфред, еще во-первых не сказал.

— Во-первых, — корпуса, пока что нет. А во-вторых — я, думая о перспективе, предпочитаю заниматься тем, что есть. Я реалист. Вот — денег нарублю, пока созреет корпус. С идеями в комбеды шли, а в депутатский корпус с деньгами идут. Пусть не бедняк я, — Альфред улыбнулся, — но таких денег еще нет.

— А, — Степан Иванович разлил по рюмкам, — друг мой, это все — не бред?

— М-мм... — с любезной, извиняющей улыбкой, спохватился Альфред, — Вот что упустили мы. Точнее я. Невежество простите. Давайте! — вскинул рюмочку Альфред, — Оттуда, — показал на грудь, — От всей души, да за здоровье Ваше!

Рюмочки сошлись.

— Я почему спросил, — миролюбиво пояснил Степан Иванович, — я ведь всю жизнь в депутатах. Так, — лишний головняк, почетный, правда… Я все знаю. «Бред!» — повисло недосказанное слово.

Евсеич, привыкший быть слугой у тех, кто не нуждается ни в чем, — не думал, никогда, о том, что эти люди говорят. Не рассуждал, из-за того, что верить в то, что говорят они — дать глупое занятие душе. Но интуиция была. Он улыбнулся про себя, и присмотрелся к боссу: его время выходило, — а он не понимал. Из тех двоих, один смотрел вперед, другой — сидя пожинал привычки времени, которое сегодня уходило со двора.

Степан Иваныча Евсеич пожалел. Ведь слишком долго знал его. Степан Иваныч, скажем так, — из тех, кто кушал хорошо, но и собак кормил, и не пинал ногами. Да время выведет вперед того, кто смотрит именно туда. Пусть даже он к собакам не так щедр, и, вероятно, будет их пинать ногами.

***

Водка в сауне — кайф. Теперь все дела, и великие тоже, творят без одежды, под водку со льда, и со зноем парилки!

Лахновский Альфред, был из тех, кого можно воткнуть в абсолютно любую почву, — созреет начальник. Пойдет мыть посуду — в итоге, Лахновский — директор кафе. Дворник в ЖЭКе Лахновский? из новых? Пока! Пройдет время, Лахновский — начальник ЖЭКа. А все потому, что вопроса: «Да мне-то, зачем это надо?» — Лахновский не знал. Губкой, сжатой и жадной, он впитывал все, что касалось дела. Не ленился, не досыпал, не в пример очень многим, — не допивал. Но знал, что идущий вперед, поднимается вверх. Все дороги идут наверх. Как иначе? По дороге ведущей вниз, не идут — опускаются люди. В прямом смысле слова. А вперед — это, все-таки, вверх! Невеликая мудрость, доступная каждому. Только не каждый дорогу вперед согласится топтать до конца. Половину прошел — хорошо. Это есть, и то есть, и хватит — пупок не железный, — порвется. «Зачем это надо?»

«Зачем это надо?» — с прищуром непримиримого оппонента, подумал Лахновский... Молча — да он же один, — поднес к губам рюмочку. Выпил. Он не был публичным и не был поклонником юмора. Думать любил, и нуждался при этом, в одном — в голове, в какой могут бродить его мысли. В своей. Как всякий богатый, в конце трудов праведных, — все он получит: и секс, и шута для душевного блага. Шут будет сегодня, чуть позже.

Пока что Лахновский, похожий на агронома в поле, думал о самом насущном — себе и своей стране. Отпивая водки, заглядывал, неторопливо, в будущее. И ничего там плохого не видел. Деньги текут: природное свойство денег.

Понятия он не имел, и не собирался, — о том, кто такой Лемешко. Но то, что тот в путешествии понял, Лахновский понял давно. Постановление № 107 — это не фильтр, предупреждающий вывоз из страны последних ценностей, материального потенциала.

«Постановление № 107 — мать полосы, которую зовут Граница — Лахновский усмехнулся, — это полоса, которая таким как ты, мой уважаемый Степан Иваныч, и тебе подобным, подвела последнюю черту!». «O, rolling may stoun, may stoun...»* — напел он. Постановление № 107 — не хуже чем Лемешко, различил Лахновский — это камень, вызвавший лавину. Лавину, под названием «Коррупция». А камень покатившийся, — Лахновский это знал, — потонет в спровоцированной им лавине!

Теперь о шуте. Постучали. Вскользнул Виталик:

— А, добрый вечер. А Вы уже здесь?

— Заходи дорогой. Раздевайся, докладывай, все по порядку.

— Да, что по порядку? — разделся Виталик, — Нормально. Идут «Супера», до границы, легально, — на склад. В пути остановят: «Что там? Сахар? Ай-яй-яй, — лицензия?» «Зачем? Груз на склад, не в Россию! Вот вам договор». Ну, и что? Разве что соли на хвост нам насыпать! «Счастливо!» — мы едем дальше. Сахар сбросили там, в Стрелецком. В среду. В четверг мы с Сергеичем в баньке попариться можем. А в пятницу транспорт подгоним: Обычный КАМАЗ. И через полчасика там, — в России...

— И все, тики-тики! Никто не увидел? Не сунул нос...

— Тем, кто в курсе, или может быть в курсе, — плачу.

— И Нарышкину тоже?

— Потемкину? Он ни при чем. Не патруль он. Не пуп земли, да и жезла нет!

— Говоришь хорошо…

Альфред, не спеша, взял «Смирнова». Разлил на двоих.

— Но, поле — звено слабоватое, так?

— Да, там все свои!

— На Сергеича, так, полагаешься?

— Ну, да. Каждый пес его знает! И — директор, он же и с райотделом общался. Начальство все знает, ОЗЭПП. Он всех знает. Он там депутат, между прочим, власть…

— Чего они стоят сейчас, депутаты! Ты где видишь власть? Бардак!

Шеф думал, как маршал, слегка тарабаня пальцами.

— Ладно, сходи, — сказал он, — и попарься…

А вернулся Виталик, шеф пальцами не тарабанил, а просто сказал:

«Шутки шутить, — как говорит мой знакомый, «пшек»* , — теперь кончился. Будем работать!» И будем! Конечно, — и пристально, очень уж пристально, он посмотрел в глаза, — если ты мне, дружище, не пудришь мозги!

— Альфред Петрович, — тяжело, с хрипотцой, как от легкой простуды, скрывая обиду: «Как можно? Вы что?» — отвечал Виталик, — а Вы подсчитайте, я сколько отправил!

«Деньжищи! — стонал его внутренний голос, — Как можно? Такие деньжищи! И все в одиночку: рискую-то я!».

— Ох, ерунда! — откинулся к спинке, отвлекся, расслабился, шеф, — Посмотри. А зачем? Да они, — глядя, вскользь, на Виталика, сетовал он, — понимают хотя бы, о чем поют?

Слетали, поднятые эхом, черные, вороны. И сыпался, хлопьями холода, снег с оголенных ветвей. И лицо, опаленное траурной тенью, поднимало глаза, — из экрана, — навстречу. «Актриса» — подумал Виталик.

— «Прошу Вас, не надо, братва! Не стреляйте друг в друга!»