Лоуренс Гоуф - Тяжкие преступления

Если день был удачным, в кассе должно быть две-три сотни баксов. Интересно, она сдает деньги вечером в банк или где-нибудь прячет?

Большие электрические часы над кассой показывали без двадцати двенадцать.

— Мне надо встретиться с одним парнем, но, если хочешь, я могу вернуться сюда в половине первого, — сказал он.

Она помедлила, притворяясь, что обдумывает предложение. Он заметил ее привычку облизывать губы. Возможно, она считала, что при этом выглядит сексуальнее. Наконец она улыбнулась ему и сказала:

— Да. Конечно. Почему бы и нет?

Пирог стоил доллар пятьдесят, кофе — восемьдесят центов. Он встал, достал бумажник из заднего кармана плотно обтягивающих черных джинсов «Левайс» и бросил на стойку три доллара. Наклонившись так, что ему стало хорошо видно все под ее блузкой, Беверли сказала:

— Я же сказала, что угощаю.

— Нет, я так не могу.

— Подумаешь, кусок пирога! Кто узнает-то?

— Очень мило с твоей стороны. — Засовывая деньги в карман черной кожаной куртки с металлическими заклепками, он небрежно смял их, чтобы показать, как мало значат для него эти три доллара.

Она проводила его до двери. Вот ведь чокнутая! Он открыл дверь, повернулся, провел рукой по ее спине и ощутил косточки выпирающих позвонков. Она оказалась ниже ростом, чем там, за стойкой. Глядя в эти бледно-зеленые глаза, он подумал, сколько, интересно, стоит бриллиант в ее носу, и вспомнил, как однажды ограбил женщину. То был первый и последний его опыт. Кольцо не снималось, и ему пришлось взять ее палец в рот, чтобы намочить. А она, должно быть, подумала, что он собирается откусить палец, и уже открыла рот, готовая завизжать, но вдруг в обмороке свалилась к его ногам. Он перепугался, побежал как сумасшедший, потом заполз за какой-то мусорный бак, чтобы отдышаться, и только тогда почувствовал боль в крепко стиснутом кулаке правой руки. Со смешанным чувством любопытства и недоумения он обнаружил на своей окровавленной ладони сверкающий острым голубовато-зеленым светом бриллиант в полкарата…

Беверли чмокнула его в щеку: значит, они увидятся через сорок пять минут.

Он пошел, скребя обледенелую обочину металлическими подковками сапог.

А когда вернулся в кафе, Беверли тут же спросила его, знает ли он, чего хочет.

Он знал, только не совсем ясно представлял себе, как это сделать.

Было без двадцати десять утра. Уиллоус сложил и убрал в гараж алюминиевую стремянку.

Протер тряпкой и смазал маслом садовые ножницы и пилу, ведь ржавчина не дремлет, и, вложив лезвие пилы в деревянную рукоять, закрутил ее гайкой.

На рассвете на лужайку легла изморозь, но теперь она растаяла под чуть теплыми лучами воскресного утреннего солнышка. Его черные резиновые сапоги влажно блестели.

Положив инструменты на их привычные места, он снова вышел во двор. В глубине его, у самой ограды из белых кольев, росла небольшая слива, и каждый год перезрелые плоды падали с ее раскидистых ветвей во двор соседа Уиллоуса. Уже несколько лет Уиллоус все собирался спилить эти ветви и вот наконец собрался.

Задвинув засов гаража и натянув рабочие перчатки, он сложил спиленные ветки в аккуратную кучу, концами в одну сторону, связал их веревкой и вынес в аллею. Можно бы подстричь и лужайку, но, пожалуй, в такой холод это принесет больше вреда, чем пользы. Он решил пока ее не трогать.

Он отступил на шаг и посмотрел на сливу. Следуя рекомендациям книг по садоводству бывшей жены, он вырезал не только засохшие и сломанные ветки, но также и те, которые росли внутрь кроны. Теперь дерево оказалось на пять футов короче, чем было. А так как наконец-то были спилены и все ветки, которые свешивались через соседский забор, то слива стала выглядеть довольно кособокой.

Пусть… В конце концов, он следователь, а не садовник.

Он обернулся и посмотрел на дом, где жили и умерли его родители. Он тоже надеялся со временем оставить этот дом в наследство своим детям. Теперь эта надежда рухнула.

Дом был двухэтажный, крытый гонтом [1] Гонт — узкие и тонкие, клинообразного сечения дощечки для покрытия крыши. . Четыре года назад он сам очень старательно красил его, и до сих пор краски, белая и серая, оставались совсем свежими.

Уиллоус поднялся по ступенькам заднего крыльца и, скинув сапоги, вошел в дом. Электрические часы, висевшие над раковиной, показывали десять двадцать.

Он надел ботинки, через столовую прошел в гостиную и, встав у окна, отдался невеселым мыслям. Во дворе перед домом, куда по утрам не проникало солнце, трава грустно поблескивала инеем.

Он так и стоял, пока не подъехал белый «мерседес» Силии Кембридж, агента по торговле недвижимостью. Она помахала ему рукой и вышла из машины, взяв с собой ключи и портфель.

Она предложила ему выставить дом за триста тридцать тысяч долларов, но советовала не рассчитывать больше чем на триста двадцать. Уиллоус примерно знал цены на недвижимость в округе и все равно был поражен такой суммой. Пять лет назад за дом не дали бы и трети. Он посчитал на своем карманном калькуляторе, что при такой цене комиссионные, причитающиеся агенту, составят десять тысяч пятьсот долларов. Из них половину заберет себе компания, в которой работала Силия, но даже и в этом случае она явно не трудилась в поте лица, чтобы добыть себе более денежного клиента, чем какой-то там участковый полицейский.

Уиллоус видел, как Силия Кембридж закрыла машину и торопливо направилась к его дому. На ней было черное стильное полупальто с подложенными плечами и черные блестящие сапоги. Волосы до плеч медового цвета с серебристыми прядями. Уиллоус был почти уверен, что она носит цветные контактные линзы и красит волосы. Впрочем, главное было в общем эффекте, который при этом возникал. Она поднималась по ступенькам, он встретил ее у входной двери и приветливо поздоровался.

Она в ответ ослепительно улыбнулась и сказала:

— Я немножко пораньше, ничего?

— Все нормально.

Она еще раз блеснула улыбкой и проскользнула мимо него в дом. Тонко запахло сиренью. Он помнил запах ее духов.

— Вы снимете пальто?

— Да, спасибо.

На ней была простая белая блузка и темно-серый костюм из тонкой блестящей материи — Уиллоус решил, что это шелк.

Он повесил на вешалку в холле ее черное полупальто, заметив на его плече длинный светлый волос. Он говорил с несколькими агентами и так и не знал, почему выбрал именно ее: то ли потому, что в работе она была быстра и активна как шаровая молния, то ли потому, что была чертовски привлекательна. Прошло чуть больше пяти месяцев, как от него ушла Шейла, забрав с собой.детей: Энни и Шона, и он еще даже не начал примиряться со своей потерей.

— Кофе? — спросил он.