Эд Макбейн - Вечерня

— Ладно, а что скажешь про воскресенье на Пасху? Есть что-нибудь в твоем календаре на этот день?

— Не люблю, когда ты такой!

— Какой?

— Как самый говнистый коп из тех, кого я знаю!

— Извини, — сказал он, — но я — коп!

— Ты не должен быть таким…

— Где ты была в воскресенье на Пасху между половиной третьего и тремя часами дня?

— Знаешь, я подумала, мне, вероятно, надо пригласить адвоката?

— Прочесть тебе инструкцию о твоих правах? — спросил он вместо ответа, через силу улыбаясь. Но что-то тревожило его всерьез. Не то, что у нее не было надежного алиби на эти полтора часа между 6.30 и 8.00 24 мая, а то, что она заняла оборонительную позицию с той минуты, когда он начал задавать вопросы. Может, его методика была никудышной, может быть. Или, может…

— Правда, я не считаю, что тебе нужен адвокат, — сказал он. — Итак, помнишь ли ты, где была на Пасху?

— Конечно, помню, где я была на Пасху! — Она снова хлопнула блокнотом. — Когда, черт возьми, была эта Пасха?

— Думаю, пятнадцатого. Апреля.

— Наверняка я была за городом. У моих друзей есть домик в деревне, и я точно провела Пасху у них.

Она перелистывала страницы, пока не дошла до апреля.

— Пятнадцатое, — сказала она почти неслышно.

— Да, — подтвердил он.

— На этот день у меня ничего не записано, — сказала она и подняла глаза. — Странно! Могу поклясться, что я была в деревне. Не могу себя представить на Пасху в одиночестве. Если только у меня не было какой-нибудь репетиции. В таком случае…

Она снова перелистала блокнот.

— Ага, вот! В субботу вечером я оформляла витрину. В воскресенье я, наверное, учила роль, потому что, на следующий день — репетиция, в понедельник шестнадцатого, вот!

Она тыкала указательным пальцем в календарь.

«Репетиция» — гласила отдельная запись. 7.00 вечера.

— Кто-нибудь был с тобой? — спросил он.

— О, да! Мы репетировали сцену из новой пьесы, были, по крайней мере…

— На Пасху. Когда ты разучивала роль.

— Думаю, я была одна.

— И никто тебе не суфлировал?

— Нет. Кажется, я была одна.

— И в тот день ты не ходила в Святую Екатерину?

— А зачем мне было идти туда?

— Понятия не имею! Так ходила?

— Нет!

— Какие у тебя были отношения с отцом Майклом?

— У меня с ним не было любовной связи, если ты опять возвращаешься к этой теме!

— Было ли между вами что-нибудь, выходящее за рамки строго служебных отношений?

— Да, — ответила она, немало удивив его.

— Что именно?

— Я находила его весьма привлекательным. И я полагаю… если быть честной до конца… флиртовала с ним при случае.

— Как флиртовала?

— Ну, например, походка… сам знаешь.

— Что походка?

— Знаешь, как женщины могут ходить, когда хотят привлечь внимание?

— Угу.

— Ну, и зрительный контакт, как я считаю. Случайно обнажаешь ножку, вот так. Ну, ты же знаешь, как флиртуют женщины!

— Ты католичка?

— Нет.

— Поэтому ты считаешь вполне допустимым флиртовать с патером.

— А ты сердишься, — сказала она, улыбнувшись.

— Нет, я не сержусь. Я просто стараюсь…

— И все-таки ты сердишься!

— А флиртовать со священником — это в порядке вещей? Правильно? Походка, зрительный контакт, случайно приоткрытая ножка, так ты все это называешь? Все это вполне нормально?

— Ну, давай, давай. У нас у всех в голове эти фантазии, ведь правда? Монашки… Священники… А как ты думаешь, о чем эти «Поющие в терновнике», если не о желании улечься в постель с патером? Ты читал «Поющих»?

— Нет, — сказал он.

— И не видел минисериал?

— Нет.

— Да все на свете их видели!

— Кроме меня. И это была твоя фантазия? Стремление лечь в постель с отцом Майклом?

— Сознаюсь, я подумывала об этом.

— И, вероятно, что-то для этого предпринимала?

— «Действовала» — вот подходящее слово! Потому что во многих отношениях это похоже на роль Мэгги из «Поющих в терновнике». Или Сэди Томпсон из «Дождя». Ты знаешь эту пьесу, «Дождь»? Я играла в ней на курсах в прошлом году. Надо, видишь ли, испробовать все роли, если хочешь развить свой природный талант. Очень интересны женщины, заводящие интриги со священниками. Или вот роль Петти Дэвис в пьесе «Из человеческого рабства». Там, правда, не священник, а инвалид. Не то, чтобы я приравнивала патера к инвалиду, просто он ограничен своими обетами, которые не дают выхода его инстинктам или страстям, побуждениям, его сдерживают клятвы, которые он дал, он этим ограничен… конечно, он некоторым образом покалечен. Поэтому это было… ну, очень занятно. Сыграть такую роль, и… понаблюдать за его реакцией. Тогда работа становится интереснее. Ты же знаешь, эта работа — очень нудная. А такие моменты делают ее увлекательнее.

— Разумеется, — сказал Хейз. «Ох, эти актрисы!» — подумал он. — Но ты никогда не выходила за рамки? — спросил он.

— Никогда.

— Ты никогда…

— Ладно, — поколебавшись, сказала она.

Он ждал продолжения.

— Я видела, что он мной интересуется, понимаешь?

— У-гу.

— Я хочу сказать… он изучал меня, давай говорить так.

— У-гу.

— Приглядывался ко мне, понимаешь?

— У-гу.

— Наблюдал за мной.

Она отхлебнула из бокала, задумчиво уставилась в него, как будто ожидая увидеть истину под лимонным соком и кубиками льда.

— Должна признаться, — нерешительно заметила Крисси, — если бы он сделал хоть малейшее движение… если бы он позволил себе хоть один шаг… ну, ты знаешь… посмотрел бы… я б прошла весь остальной путь. Потому что, по правде сказать, — я с тобой предельно честна, — я до смерти боюсь секса. Из-за СПИДа. Прошлый год я ни с кем не была в постели, говорю тебе абсолютную правду. И я думала… и, может, потому все начала, этот флирт, знаешь… я думала, хоть здесь это будет безопасно. Секс с патером должен быть совершенно безопасным.

Она подняла глаза на него. Их взгляды встретились.

— Не знаю, — насторожилась она, — ты, наверное, считаешь меня ужасной?

— Да, — ответил он.

Но это не значило, что она его убила.

— Я только возьму счет, — сказал он.

Эбигайль Финч оказалась красивой блондинкой в желтых колготках и черном трико, черные кожаные туфли на высоких каблуках добавляли добрых три дюйма к ее и без того внушительному росту. Когда Карелла в семь вечера вошел в ее квартиру на Калмз-Пойнт, она объяснила ему: когда он позвонил, она только что возвратилась с гимнастических занятий и у нее не было времени прибраться. «Ну, если не принимать во внимание твои туфли», — подумал он, но ничего не сказал.

Мисс Финч…

— Пожалуйста, зовите меня Эбби, — сразу же предложила она…

…должно быть, не менее сорока лет (ее сыну уже за двадцать), но выглядела она не старше тридцати двух — тридцати трех. Гордясь своим подтянутым видом, она ввела Кареллу в гостиную, предложила ему сесть, спросила, не хочет ли он чего-нибудь выпить, а затем уселась на диван лицом к нему, потом, коснувшись его коленями, переменила позу, села по-турецки, притворно скромно сложив руки на коленях. Где-то в комнате курились благовония, а сама мисс Финч — Эбби — пользовалась резкими духами с намеком. Карелла чувствовал себя так, как будто нечаянно очутился в публичном доме в Сингапуре. Он решил, что надо побыстрее во всем разобраться и сваливать отсюда к черту. Он точно почуял какую-то угрозу.