Эд Макбейн - Леди, леди, это я!

Возможно, так оно и было.

Наступило утро понедельника.

Понедельник приходит всегда.

Когда просыпаешься в понедельник, то все вокруг раздражает — такова мерзкая природа этого дня. Казалось бы, понедельник, как первый день недели, должен олицетворять собой прощание с прошлым и встречу с чем-то новым и светлым — он должен нести с собой чувство похожее на предновогоднее. Но так уж повелось, что понедельник — это всего лишь продолжение ежедневной рутины, привычное пробуждение для начала нового витка повторения прошлого. Наверное, нужно издать специальный закон, отменяющий понедельники.

Артур Браун любил понедельники не больше других людей. Он был полицейским, который по странному стечению обстоятельств оказался негром, проживающим в цветном гетто недалеко от своей работы. У него была жена, которую звали Кэролайн и дочь по имени Конни. Жили они в четырехкомнатной квартире в старом обветшалом доме. Утром 16 октября Брауну повезло — когда он вылез из-под одеяла, пол оказался не очень холодным. Полы в эту пору года обычно бывают страшно холодными, несмотря на городской указ о начале отопительного сезона с пятнадцатого октября. В этом же году благодаря задержавшемуся дольше обычного в городе бабьему лету домовладельцы получили долгожданную передышку с включением отопления, и жильцы не поднимали шума, барабаня, чем попало по железным радиаторам. Браун был доволен, что полы теплые.

Он тихонько вылез из-под одеяла, стараясь не разбудить Кэролайн, которая спала рядом. Браун был крупным человеком с короткой армейской прической, карими глазами и темно-коричневой кожей. До поступления на службу в полицию он работал грузчиком в порту; его руки, плечи и грудь состояли из груды мускулов, которые достались ему благодаря тяжелому труду в молодости. Он спал в одних пижамных брюках, потому что в его огромную рубашку завернулась спящая рядом Кэролайн. Тихо соскользнув с постели, он, как был — голый по пояс, отправился на кухню, наполнил чайник водой и поставил его на плиту. Потом он включил радио, приглушил звук до минимума и стал бриться, слушая последние известия. Расовые волнения в Конго. Сидячие демонстрации на юге. Апартеид в Южной Африке.

Почему так случилось, что он родился черным.

Ему в голову часто приходила эта мысль, но любопытство его было праздным, как будто он был не до конца убежден, что на самом деле был черным. В этом была определенная странность. Когда Артур Браун смотрелся в зеркало — то видел только себя. Тут он соглашался: негр он и есть негр, никуда не денешься. Но с другой стороны, он был также и демократом, и мужем, и отцом, и подписчиком газеты «Нью-Йорк таймс» — да и мало ли кем еще. Именно поэтому он и спрашивал себя, почему он был черным. Его интересовал такой вопрос: почему имея столь разнообразные качества помимо черной кожи, в глазах людей он представал только Артуром Брауном — негром, а не Артуром Брауном — детективом, или Артуром Брауном — любящим мужем, или любым другим Артуром Брауном, которого не будут оценивать исключительно по цвету его черной кожи. Ответ на этот вопрос был не прост, и Браун не пытался искать его в справочниках цитат Шекспира, Шейлока или других великих людей, — мир давно перерос те темы, о которых они писали.

Когда Браун смотрелся в зеркало — он видел перед собой личность.

Это мир решил для себя считать его негром. А быть личностью в этом мире чрезвычайно трудно, потому что это означает жить той жизнью, которую предписывает тебе окружающий мир, а не той жизнью, которую бы избрал для себя он сам — Артур Браун. В зеркале Артур Браун не видел ни черного, ни белого, ни желтого, ни серо-буро-малинового человека.

В зеркале он видел только Артура Брауна.

Он видел только самого себя.

Но на общее представление о самом себе как Артуре Брауне мир накладывал свое понятие — черный-белый, с которым Браун был вынужден считаться. Жизнь заставляла играть его трудную роль. Вот он стоит здесь — Артур Браун, человек и мужчина. Стоит таким, каким всегда хотел быть. У него не было желания стать белым. На самом деле ему нравился теплый и блестящий цвет его кожи. И у него не было никакого желания завалиться в постель с белокожей блондинкой. Среди его чернокожих друзей ходило мнение, что у белых половые органы больше, чем у негров, но он этому не верил и зависти не чувствовал. В своей жизни, с тех пор, как он начал что-то понимать о том, что говорят и как поступают вокруг, Браун сталкивался с сотнями маленьких и больших людских заблуждений и предрассудков, но чужая нетерпимость, тем не менее, никогда не вызывала в нем ответного озлобления, — она лишь приводила его в некоторое замешательство.

Вот поглядите, думал он, вот он весь я перед вами — Артур Браун. И зачем нужна вся эта расовая муть? Я не понимаю, кем вы хотите меня видеть? Это вы говорите мне, что я — негр, вы мне это говорите, а я не знаю, что значит негр, и не знаю для чего нужна вся эта чертова дискуссия. Что вы от меня конкретно хотите? Если я признаю: ну да, что правда, то правда, я — негр, и что дальше ? Что вам, черт возьми, от меня надо? Вот, что хотелось бы узнать.

Артур Браун закончил бритье, ополоснул лицо и посмотрел на себя в зеркало. Из зеркала на него смотрел он сам — Артур Браун.

Он тихонечко оделся, выпил апельсинового сока и чашечку кофе, поцеловал дочурку, которая мирно спала в своей кроватке, разбудил на мгновение Кэролайн, сказать, что ушел на работу, и отправился через весь город в тот район, где Джозеф Векслер держал свой магазин скобяных изделий.

Случилось так, что в тот понедельник утром Мейер Мейер отправился на встречу с миссис Руди Гленнон в одиночестве. А произошло так потому, что Стив Карелла должен был присутствовать на очередном дежурном собрании по ознакомлению сотрудников с преступным миром города. Конечно, все могло обернуться и иначе, будь Карелла рядом с Мейером, но полицейский комиссар считал, что каждый день с понедельника по четверг необходимо знакомить сыщиков с личностями преступников. Карелла воспринял эту обязанность мужественно и направил Мейера на квартиру миссис Гленнон одного.

Имя и адрес миссис Гленнон они получили от доктора Макэлроя в больнице «Буэнависта». Эта была та самая женщина, с чьей семьей особенно дружила Клэр Таунсенд. Семья эта жила в одной из самых худших трущоб Айсолы, в пяти кварталах от здания управления. Мейер покрыл все расстояние пешком, нашел этот многоквартирный дом и поднялся по лестнице на четвертый этаж. Он постучал в дверь квартиры и стал ждать.

— Кто там? — раздался чей-то голос из-за двери.

— Полиция, — откликнулся Мейер.

— Что вам нужно? Я в постели, не могу встать.