Алексей Яковлев - Колдунья-индиго

Прочитав мемуары Курбского, виконт Ла Панини с трудом дошкандыбал до библиотеки и взял мемуары князя Зубатова-Щербатова. И тот тоже написал, что его крестник славный рыцарь Удал Панов, приехав из действующей армии в краткосрочный отпуск, женился на белой лебедушке княжне Долгоногой, которая ровно через девять месяцев после свадьбы родила сына, нареченного Глебом. Но отец сына так и не увидел, потому что пропал без вести. И в такой пропаже нет ничего странного. Хотя уровень тяжких преступлений, особенно убийств, неуклонно снижается, тем не менее порой случается так, что пошел, например, человек в лес по ягоды и так ему в лесу понравилось: птички поют, сосны от ветерка шумят — красота! И не хочется ему возвращаться в «неволю душных городов». А! Пропади все пропадом — и бизнес, и квартира! Нашел какую-нибудь ямку, лег в нее, закидал себя ветками — и пожалуйста, следующей весной нашли новый «подснежник». Но труп-то этот не криминальный! Поэтому полицейскую статистику не портит. И такая неадекватная любовь людей к природе проявляется сплошь да рядом и в мирное время. А что говорить про военное?!

Поэтому исчезновение Удала никого особенно не удивило. Пока Удал пребывал в нетях, а молодая супруга его, княжна Долгоногая, она же — боярыня Панова, тетешкала сыночка Глеба, батюшка-царь Иван Васильевич Грозный занимался государственными делами, а для отдыха ездил на охоту вместе со своими опричниками. Опричники — это такие были приближенные царя, которые жили опричь, то есть отдельно от всего остального народонаселения. У них и снабжение, и здравоохранение, и проживание в особняках да теремах было опричное. Ездили опричники на конях, а к седлам у них были приторочены с одной стороны — отрезанная собачья голова, что означало: они вынюхивают где, что плохо или хорошо лежит. А с другой стороны — метелка. Ну тут и без объяснений понятно: прихватизируют все вынюханное под метелку! И вот, приехав со своими опричниками на охоту, царь увидел там журавля долгоногого. Посмотрел царь на долгие журавлиные ноги и задумчиво так сказал:

— У меня такое чувство, будто я что-то недоделал. А что недоделал — никак не вспомню.

У царя, по секрету говоря, был склероз. И склероз прогрессировал, потому что царь не доверял врачам, а занимался самолечением. Недоверчивым же он стал потому, что все подданные его восхваляли до небес! И мудрый-то он, и гениальный, и незаменимый, и государство-то без него пропадет, и Солнце без его мудрого руководства не взойдет! В общем, как только не лизали! А это верный признак, что хотят отравить. Вот царь и берегся. А у опричников склероза не было. Мало того что к их услугам было опричное здравоохранение, так они только занедужат — сразу шасть за границу, на консультацию к заморским докторам. А что им за море не ездить?! На гостиницу тратиться не надо: у них по всем заморским странам терема понастроены да понакуплены, а в подвалах тех теремов каменных лежат мешки с золотыми российскими червонцами. Это они все, что собачьей головой вынюхали и под метелку прихватизировали, потом продали купцам заморским, а денежки в свои заморские же закрома увезли и сложили там, чтоб целее были. Поживут там эти болящие-скорбящие, денежки в подвалах каменных пересчитают еще разок, порадуются на них, потом повидаются с детушками да женами. Они детишек своих давно уже за море отправили для учения и развлечения. А супруги там же живут, за детишками присматривают. Полечатся опричники у заморских докторов и вернутся назад с умом — как бритва. Опять готовы царю и Отечеству верой и правдой служить!

Так что когда в следующий раз царь увидел на охоте цаплю долгоногую и опять стал говорить, что «у него такое чувство, будто он что-то недоделал, но что именно — никак не вспомнит», опричники сразу все вспомнили и поняли. А самый шустрый опричник, как стемнело, задами да переулками пробрался на подворье князя Зубатова-Щербатова и все ему рассказал: так, мол, и так. Рассказал, понятно, не за красивые княжеские глаза и не за одно его спасибо! Князь, как только с опричником расплатился, тут же схватил белую лебедушку в охапку, сунул ее в возок и погнал в Пустозерск, в самый дальний монастырь. Там постриг лебедушку в монахини под именем сестры Мавронии. А сына ее Глеба свет Удаловича моментально определил в Благородный пансион при Конно-стрелецком полку. Все меры принял заблаговременно и своевременно умудренный столичной жизнью князь Зубатов-Щербатов на тот случай, если у царя со склерозом вдруг наступит улучшение.

Как прочитал виконт Уд д´Ал де Ла Панини эти мемуары, так сразу все вспомнил и заплакал горючими слезами. Хотел было ехать в Россию, чтобы найти сына своего Глеба Удаловича и навестить в Пустозерском монастыре матушку Мавронью, бывшую лебедушку белую, да здоровье не позволило. Куда там в путешествие отправляться, тут до туалета хоть бы самостоятельно дойти! Только и смог сделать престарелый виконт, что включить своего российского сына в завещание. После чего тихо преставился, оплаканный детьми, супругой и боевыми соратниками.

Когда дети виконта и его вдова, племянница кардинала Мазарини, прочитали завещание, у них даже и мысли не возникло, чтобы обмануть неожиданного сонаследника и прикарманить часть отписанного ему наследства.

— В наших жилах течет наполовину русская кровь, — били себя кулаками в грудь сыновья почившего виконта. — Но мы не имеем ничего общего с новорусским жульем, ворьем и хамьем, пролезшим в князи из грязи! Мы потомственные аристократы, а не элита помойки! — заявили они в один голос и тут же дали объявление в газету «Ле Монд де Пари», что российского сына покойного виконта де Ла Панини просят в течение шести месяцев сообщить нотариусу о своем желании получить наследство. Но никто на объявление не откликнулся. Боевой воевода Глеб Удалович Панов был далеко от Парижа, он в это время со своими воинами штурмовал Кудыкину гору, на которой засели очередные супостаты. Да и по-французски он читать не умел, так как в Благородном пансионе при Конно-стрелецком полку больше налегали не на изучение иностранных языков, а на «Ать-два», «Коли-руби-пали», да «Пуля — дура, а штык — молодец!».

Но французские родственники Глеба Удаловича не успокоились на недостигнутом и, не имея возможности самолично отправиться в Россию на поиски сводного брата по причине постоянной занятости на военной службе, поручили это дело барону Мюнхгаузену, который как раз отправлялся в те края. Мюнхгаузен, как известно, любил приврать, конечно, не в такой степени, как брехуны времен перестроечных, которые сначала уверяли, что хотят возвратиться к ленинским нормам в политике, потом говорили о социализме с человеческим лицом, затем о конвергенции, после о либеральном рыночном капитализме, а в результате построили криминальное черт знает что и сбоку бантик от МВФ и Бэнк оф Америка. Мюнхгаузен же, в отличие от них, был человек порядочный и честно пытался выполнить поручение виконтов де Ла Панини. Но беда его заключалась в том, что он русского языка не знал и твердил одно и то же: «Глобус — Уд-Да-Ла-Пианини». Россияне — народ гостеприимный. Что мы, хуже, что ли, ливонцев?! Они ему и глобус принесли — пожалуйста, изучай географию. И удочку предоставили — уди себе рыбу на здоровье, только не вздумай есть — отравишься. И кошке не давай, подохнет, а у нас с охраной животных строго! Но если вздумаешь малым бизнесом заняться — рыбкой торговать, это можно. Ты свою палаточку поставь подле ларька «Вино — пиво — водка». Там народ собирается закаленный! А к паленой водке — денатурату, метиловому спирту и тормозной жидкости твоя рыбка будет самой подходящей закуской! И пианино Мюнхгаузену прикатили, играй хоть «Собачий вальс», хоть «Летку-еньку». А барон все бормочет: «Уд-Ал-Пианини». Так Мюнхгаузен Глеба Удаловича и не нашел.