Юрий Козлов - Кайнокъ

— Когда я выходил из окружения, я видел всякое… Тут, конечно, не Харьков… Но я думаю, и я не тот, что до войны… Надо попробовать.

— Договорились. А теперь пойдемте, нас ждут к завтраку.

Когда они полчаса спустя вернулись, Ветрова доложила, что врач Бобков позвонил недавно, жаловался, что у него маленькая заминка получилась, что он выходит с минуты на минуту, пусть Корней Павлович не беспокоится.

Пирогов потускнел.

На деревянном крыльце бухнули сапоги. Точно кто-то сквозь толстый листвяк провалиться хотел, так околачивал с ног грязь. Это мог быть доктор. А мог и возчик из известкового карьера, приданный увезти тело Пустовойтова до Ржанца. Наконец почему бы не появиться Козазаеву, не сообщить, что они с Пестовой вернулись.

Дверь открылась и на пороге оказался Сахаров. Приглядевшись, он увидел в обшей комнате Пирогова, Брюсова, Ветрову, принял военную стойку, коснулся виска кончиками пальцев, громко гаркнул, будто перед строем.

— Всем — мое почтение. Не помешал?

— Это смотря что привело вас, — отозвался Пирогов.

— Дело у меня. Важнее важного… С глазу бы на глаз. — Показал пальцем на свою грудь и грудь Пирогова.

— Пойдемте. — Корней Павлович направился в кабинет. Старик вошел следом, стащил с головы кожаный картуз, смял его так, что он пузырями вздулся между пальцами. Зыркнул на карту, уставился на Пирогова.

— Заявление у меня для милиции. Для эн-ка-вэ-дэ. Ты уж у нас заступник о двух головах. — Кашлянул, снова покосился на карту, замолчал, не зная, как приступить к главному.

— Что-нибудь про шар вспомнили? — помог Корней Павлович.

— Шар? Эка, парень, старые дрожжи перебираешь. А я-то и думать забыл про них.

— Напрасно, — построжел Пирогов. — Делаю вам официальное напоминание: опишите подробно все, что вам известно — день, час, место, откуда и куда двигался… Кто видел шар еще?

Сахаров шлепнул себя по лбу.

— Не дал бог здоровья, не даст и лекарь. Память у меня, что сито, — дырявая.

«А ведь врешь, — не согласился Пирогов. — Память у него… А при встрече прошлой артачился, память не хулил… Когда ж ты врал, дед? А, главное, зачем? С какой целью?»

— Мы не лекари, — сказал вслух. — Но кое-чему обучены. Сегодня, крайний срок — завтра, жду от вас повторное заявление. Со всеми подробностями. Иначе придется здесь… — Кивнул на дверь, намекая на КПЗ. — Здесь придется писать. И объяснить попутно такой конфуз… Я говорю вам это вполне серьезно.

Сахаров опустил голову, глядел исподлобья. Густые с проседью брови топорщились, как кисточки на ушах рыси. Широкая — огородной лопатой — борода упиралась в грудь, раздваиваясь, как гвоздодер. Казалось, она шуршит и скрипит, будто соломенный сноп на изломе. Ни в лице, ни в позе не было ни малейшей растерянности, а скорее упрямство угадывалось, настойчивость и сила. Та самая сила, которая на твердости духа, как на коне верхом держится.

«Зачем ему байка про шар понадобилась? — опять подумал Пирогов и, подумав так, перестал сомневаться, что воздушный „шпиен“ либо приснился, либо выдуман стариком. Иначе полдеревни видели бы его. Не каждый день летают над Ржанцсм воздушные шары… Да и память по той же причине не заклинило бы вдруг. — Но зачем? Зачем понадобилось ему не в редакцию посылать сочинение свое, а в эн-ка-вз-дэ? Зачем надо было морочить голову Ударцеву? Что это, неудачный повод приблизиться к начрайотдела? Однако это не первая их встреча. Вот именно, не первая. Он же сам говорил: состоял в переписке… Надо…»

— Ладно, оставим шарик до завтра, — сказал Пирогов. — Что у вас сегодня?

— Заявление у меня для милиции… Два дня тому недалеко от Сыпучего Елбана встретил незнакомого. Грязный, ну твой шпиен. Зарос — во!.. Поглядел я на него и думаю с той поры: вроде как знакомая рожа-то. Знакомая…

У Корнея Павловича дыхание перехватило. Два дня тому… Два дня… У Сыпучего Елбана к Якитову подошел неизвестный… Стыдил. Накормил картошкой. Дал хлеба. Оставил махорки…

— Так знакомый или незнакомый?

Сахаров заговорил быстро, путано, плетя спирали, но не приближаясь к существу: вроде как… но бог ему… не сгородить бы напраслину на безвинного, уж больно зарос и черен — чистый лешак, а меж тем что-то есть и такого, что… Пирогов сморщился, как от зубной боли, терпел-терпел, не выдержал:

— Остановитесь. Хотите, я вам подскажу? Вы Якитова вспомнить не можете. Или не хотите. Но тогда я не понимаю, зачем вы пришли. Я ж не тянул вас за язык. Вы сами… И развели болтовню вокруг да около.

Сахаров вдруг шумно развеселился.

— Нет, каков молодец!.. Ай да молодец!.. А я-то, старый пень, слепой… Верно ведь! Якитов и есть! Как сказал, так сразу и пришло на ум — Якитов!.. От едрена вошь!.. Только откель он, если его в мае в армию забрали?

— Надо было у него спросить.

— Кой там — спросить. С перепугу узнать не мог. Больно уж дик и страшон…

— Напугал, говорите? А как вы оказались возле Сыпучего Елбана? Это ж не ближний свет.

— Сено козе косил.

— Шутите?

— Какие уж тут шутки. В шутках правды не бывает.

— Накосили сено?

Сахаров прищурился, посерьезнел.

— Говорю ж, испугался я… А откуда известно, что Якитов? — спросил быстро.

— Догадался. А вообще позвольте не отвечать вам.

— Твое право. Ты ж — о двух головах. Просто интересно, что он еще вывернул… Они, эти зайцы, бодливые, страсть!

— Что вас беспокоит?

— Да так… Я помочь… А ты сам все…

«Ты бы не пришел, если бы не узнал, что Якитов здесь, — подумал Пирогов. — Не пришел бы… Но откуда он узнал? Я ж предупредил девчат… А что если?.. Да ведь они договорились о встрече, и Якитов не пришел на нее… Выходит, тот, неизвестный, что припугнул детьми, и есть Сахаров!.. Невероятно!.. Не встретив Якитова в условленном месте, старик заподозрил, что он попался. И пришел сам, чтобы предварить, смягчить разоблачение. Именно так!.. Наверное, крепкий разговорчик у них состоялся. Откровенный. Вот и запаниковал дед, пытается пронюхать, что известно мне…»

Посмотрел на ходики. Вздохнул. День мчался стремительно. Как поезд мимо стрелочника с флажком. А стрелочник — он сам, Пирогов, ни тпру ни ну, на месте топчется.

Он выглянул в приемную, попросил дежурную Ветрову еще раз связаться с больницей, вернулся на место.

— Вот что, Сахаров… Интересный вы человек. Очень интересный. Сами вы того не подозреваете, какой интересный… Прошу написать подробное заявление. Про шар. Про встречу у Сыпучего Елбана… Кстати, если я не ошибаюсь, это недалеко от Элек-Елани… Километра полтора? Так вот, про шар, про встречу… Хотите, пишите дома. Хотите, пишите здесь. Но завтра оба они — оба! — должны быть у меня… Вы понимаете, надеюсь, серьезность дела?

— Чего уж… — Сахаров медленно стал натягивать картуз на голову, давая понять, что писать будет дома. — А Михаил Степанович, царство ему… тот тоже, бывало, говаривал: интересный вы человек, Сахаров. Он-то меня понимал. И уважал. Хороший человек был.