Иэн Рэнкин - Водопад

Ребус подумал об Эллен Уайли. Скорее всего, она уже сидит за своим столом и работает.

— Честно говоря, профессор, мне пора возвращаться…

— Бросьте, инспектор! — воскликнул Дональд Девлин. — Нельзя же побывать в музее Хирургического общества и не осмотреть наш Зал Ужасов.

Смотрительница провела их через пару дверей, которые она уже успела запереть, после чего они спустились в цоколь здания. В коридорах, увешанных портретами медицинских светил, царила торжественная тишина, и Девлин показал Ребусу двери научной библиотеки. В конце концов коридоры вывели их в вымощенный мрамором круглый холл. Здесь профессор остановился.

— Там состоится прием, — сообщил он и поднял палец, показывая куда-то наверх. — Профессора, доктора наук и прочие заслуженные люди, разодетые в пух и прах, будут пить виски и жевать резиновых цыплят в каком-то фантастическом соусе.

Ребус поднял голову и увидал над собой прозрачный стеклянный купол. Высоко поднятый первый этаж был огражден по всему кругу резными мраморными перилами, за которыми маячила какая-то дверь.

— И чему посвящен сегодняшний прием? — спросил он.

— Вот уж поистине это одному Богу известно! — вздохнул Девлин. — Каждый раз, когда мне присылают приглашение, я отправляю чек на энную сумму и ни о чем не спрашиваю.

— Билл Гейтс и Керт тоже приедут?

— Скорее всего — да. Сэнди Гейтс, знаете ли, большой любитель плотно покушать.

Ребус бросил взгляд на широкие входные двери. Обычно он видел их только снаружи, когда ехал или шел мимо по Николсон-стрит. Теперь он смотрел на них, так сказать, с изнанки, но и отсюда они выглядели достаточно внушительно. Насколько Ребус помнил, он никогда не видел их открытыми; так он и сказал своему добровольному экскурсоводу.

— Сегодня вечером они откроются, — пообещал профессор. — Гости войдут через них и поднимутся по этой лестнице. Идите за мной, инспектор…

Они преодолели еще несколько коридоров и поднялись по какой-то лесенке.

— Надеюсь, здесь не заперто, — пробормотал Девлин, когда они приблизились еще к одним широким двойным дверям. — Участники приемов любят пройтись после еды. Большинство из них отправляются сюда. — С этими словами он нажал на ручку двери.

Профессор оказался прав. Дверь отворилась, и они вошли в просторный выставочный зал.

— Это наш Зал Ужасов, — сказал Девлин, обводя помещение рукой.

— Я слышал о нем, — кивнул Ребус. — Но бывать не приходилось.

— Широкой публике вход сюда закрыт, — объяснил Девлин. — Я, правда, не могу сказать почему. Хирургический колледж мог бы неплохо зарабатывать, если бы пускал сюда туристов.

Официально зал именовался Кунсткамерой и, на взгляд Ребуса, на Зал Ужасов все-таки не тянул. Основными его экспонатами были старинные хирургические инструменты, кроме того, здесь были человеческие кости, разрозненные члены и внутренние органы, плавающие в мутных растворах.

По изящной винтовой лестнице они поднялись на узкую галерею, которая была сплошь заставлена банками с подобными экспонатами.

— Жаль мне того беднягу, которому приходится добавлять формалин в эти сосуды, — проговорил профессор, слегка запыхавшись после подъема.

Ребус наклонился к стоявшему поблизости высокому стеклянному цилиндру. Из-за стекла на него смотрело лицо младенца, но какой-то неправильной формы. Потом он понял, что голова младенца венчает сразу два крохотных тельца. Это были сиамские близнецы, сросшиеся таким образом, что половинки их лиц слились в одно. Ребус, навидавшийся всякого за время службы в полиции, застыл в мрачном изумлении. Но впереди его ждали не меньшие диковины: целый ряд эмбрионов-уродцев. А еще картины (главным образом — девятнадцатого века), на которых были изображены солдаты, с развороченными ядром или взрывом телами.

— А вот мой любимец, — сказал Девлин, показывая на портрет чуть заметно улыбавшегося молодого человека. Это было единственное, на чем здесь мог бы отдохнуть глаз.

Ребус прочел подпись под картиной: «Доктор Кеннетт Ловелл. Февраль 1829 года».

— Ловелл был одним из анатомов, которым поручили произвести посмертное вскрытие Уильяма Бёрка, — пояснил профессор. — Весьма вероятно, что он же был врачом, который констатировал смерть Бёрка после повешения. Месяц спустя Ловелл начал позировать для этого портрета.

— Доктор Ловелл производит впечатление человека весьма довольного своей жизнью и карьерой, — заметил Ребус.

Глаза профессора засверкали.

— Почему бы нет, позвольте вас спросить? Ведь он действительно многого достиг. Кроме всего прочего, он был прекрасным мастером-краснодеревщиком, как Уильям Броуди, о котором вы, вероятно, слышали.

— Джентльмен при свете дня и грабитель под покровом ночи, — вспомнил Ребус.

— Существует предположение, что именно он послужил прообразом стивенсоновских Джекилла и Хайда. Во всяком случае, когда Стивенсон был маленьким, в его спальне стоял гардероб работы Броуди.

Ребус продолжал внимательно изучать портрет Ловелла, его глубокие черные глаза, подбородок с ямочкой, густые темные локоны. Он был уверен, что художник польстил оригиналу, убрав кое-какие морщины и излишки плоти. Однако в любом случае Ловелл был весьма и весьма привлекательным мужчиной.

— Интересная связь вырисовывается с дочкой Бальфуров, — сказал, отдышавшись, профессор, и Ребус, невольно вздрогнув от удивления, повернулся к нему, но Девлин смотрел только на портрет.

— Что вы имеете в виду? — спросил Ребус.

— Ящички со склона Артурова Трона, — ответил тот. — Любопытно, что пресса снова о них вспомнила в связи с этим исчезновением… — Девлин посмотрел на Ребуса. — По одной из теорий, это символическое захоронение жертв Бёрка и Хейра…

— Да.

— А новый ящичек, похоже, олицетворяет символическое захоронение юной Филиппы.

Ребус снова перевел взгляд на портрет.

— Так вы говорите — мистер Ловелл работал с деревом?

— Вы видели стол в моей столовой? — вопросом на вопрос ответил Девлин. — Его сделал он, Ловелл.

— Поэтому вы его купили?

— Для меня этот стол — свидетель становления современной хирургии как науки, а история хирургии — это история Эдинбурга. — Девлин засопел, потом вздохнул. — Честно говоря, я очень скучаю по своей работе, инспектор.

— Я бы по вашей, наверное, не скучал.

Отвернувшись от портрета, они не спеша двинулись к выходу.

— В каком-то смысле я чувствовал себя избранным. Извлекать наружу то, что сокрыто в этой животной оболочке… Дух захватывает! — Словно в подтверждение своих слов, Дональд Девлин ударил себя кулаком в грудь.

Ребус от комментариев воздержался. Для него тело всегда было просто телом, и не более чем телом. К моменту смерти то неуловимое и чудесное, что заставляло его жить, исчезало — оставался просто труп. Он чуть не сказал это вслух, но сдержался, понимая, что не ему состязаться в красноречии со старым патологоанатомом.