Якоб Пальме - Взрывы в Стокгольме

— Вы думаете, тот, кто устраивает взрывы, из семьи Билеков? — спросил Фаландер.

— И думать нечего,— проворчала она, и лицо у нее стало злым и решительным.— Однажды они спустили на проволоке под мое окно какое-то привидение... У него была такая немыслимая, такая страшная гримаса! А в другой раз наехали на меня своими санками, пластмассовыми, у меня еще и на следующий день косточка на ноге болела. А уж невежливые до чего и ехидные, не приведи бог! Никакого уважения к старому человеку.

— Сколько же им лет?

— Старшему, наверно, лет двенадцать, а младшему десять.

— Как вы полагаете, откуда они взяли динамит?

— Чего не знаю, того не знаю. Это уж дело полиции, пускай сама разбирается.

Фаландер перешел к двери напротив и позвонил. Дверь открыла женщина лет двадцати пяти. Рыжие волосы, вероятно, крашеные, лицо в веснушках, длинные черные ресницы, облегающее шерстяное платье яркого бирюзового цвета.

— Здравствуйте, мое имя Берндт Фаландер, я из полиции,— начал Фаландер.

— Нет уж, спасибо, не хочу сейчас разговаривать с фараонами. Я пью кофе.

— Мне нужно только выяснить, не известно ли вам что-нибудь о взрыве на вашей лестнице.

— Что вам нужно выяснить, меня не касается. Вы и все остальные мужики вместе с вами можете катиться ко всем чертям.

— Высокого темноволосого мужчину в толстом коричневом шерстяном пальто видели сразу же после взрыва недалеко от вашего дома...

— Ну и что? Мне-то какое дело? Оставьте меня в покое, неужели непонятно? Я же сказала, что не желаю отвечать на ваши вопросы.

— Вы знаете высокого темноволосого мужчину?

— Нет, не знаю.

— Что вы делали, когда раздался взрыв?

— Это вас не касается!

— Послушайте, я инспектор полиции, занимаюсь расследованием взрыва и прошу вас мне немного помочь.

— Вы, небось, тоже считаете, что взрыв был предостережением со стороны бога?

— Нет, в следственной практике мы обычно исходим из более прозаических гипотез.

— А за этот взрыв вы что, собираетесь «высокого темноволосого мужчину» упрятать в тюрьму?

— Да, если взрыв устроил он, так... Это нанесение ущерба и небрежность, опасная для общества.

— А его посадят в тюрьму?

— Возможно. Или оштрафуют. А может быть, ограничатся условным наказанием.

— Ну, так я знаю, кто он такой. Уж так бы мне хотелось, чтобы вы его сцапали, проходимца!

— Как его зовут?

— Его зовут Леннартссон. Улле Леннартссон. Он продает автомобили. Марки «Вольво».

— Вы знаете, где он живет, или у вас есть номер его телефона?

— Нет, не знаю и знать не хочу. Хватит с меня, надоел он мне сам и надоела его религиозная блажь.

— Он был у вас здесь?

— Да, только что смотался. Он оставил меня с носом. Паршивый нахальный мужичонка.

— Он ушел до или после взрыва?

— Не помню.

— Это-то вы, наверно, должны помнить.

— Ну хорошо, он ушел, кажется, после взрыва. Как раз тогда и начал трепаться о боге и обо всяком таком...

— Значит, взрыв устроил не он.

— Может, и не он. Только жаль. Надо бы засадить его за решетку.

— Почему вы такая сердитая, а? — спросил Фаландер.

— Не ваше дело.

— Да, конечно, это меня не касается. Я только подумал, может быть, это имеет отношение к взрыву.

— Вы думаете, я такая сердитая, устраиваю взрывы?

— Нет, не то чтобы вы устраивали... Но если бы нам заняться вопросом поподробнее...

— Мое настроение не имеет к взрыву никакого отношения. И к причине взрыва тоже. Может, как раз взрыв и виноват, что я рассердилась. На этого скота Леннартссона.

— За что же?

— Да он от меня сбежал. Хлопнул дверью перед самым носом, и все тут. Интересно только, чего он, собственно, тогда добивался? Может, он и ухаживал за мной только для того, чтобы меня надуть. И потом разорялся тут почем зря о боге. Вам не кажется, что вообще вся эта религиозная публика немножко чокнутая?

— Не знаю. Не замечал. Во всяком случае они уважают закон и порядок. Хотелось бы мне, чтобы и о других можно было сказать то же самое.

— Сразу видно, что ты фараон. А фараон — он фараон и есть. Закон и порядок, закон и порядок. Только и знаете. А чтобы посадить этого негодяя Леннартссона, так на это вас нет, посадить вы его не посадите. И это ты называешь закон и порядок, что такой субчик разгуливает себе на свободе?

— Подождите, мы еще присмотримся к нему поближе, я вам это обещаю. Но если дело было так, как вы говорите, и он находился у вас, когда взорвалось, я не знаю, есть ли основание его подозревать. Он у вас долго был перед взрывом?

— Полчаса примерно.

— Ну, он тогда тут совсем ни при чем. Конечно, если только вы не договорились с ним заранее устроить этот взрыв.

— Ты женат? — спросила она.

— А какое это имеет значение? — парировал Фаландер.

— Просто так, интересно.

— Нет, не женат.

— Что ж так?

— Да так, не получается все как-то. И потом, совсем неплохо самому распоряжаться своей жизнью... Ну ладно, я пошел.

— Ты что, обиделся, зачем я спрашиваю о твоих личных делах?

— Нет, мне просто надо идти. Я ведь на работе.

— Ну, пока тогда, всего тебе хорошего,— сказала она.

— Послушай, я спущусь к тебе, когда освобожусь,— сказал он.— Приблизительно через часик. Тогда и поболтаем.

Мужики одно только и твердят — поболтать да поболтать, подумала она, когда он закрыл за собой дверь и вышел на лестницу. Хорошо еще, что это одна только трепотня: говорят, чего не думают. А то жизнь была бы очень тоскливой штукой.

Покончив с делами и сообщив по телефону результаты опроса, Фаландер опять спустился к ней. Оказалось, что он и в самом деле не прочь поболтать. Сидел в кресле и рассказывал одну историю за другой, все из своей работы в полиции.

— ...и ты знаешь, смотрю я, девушка лежит и лицо у нее так все разбито, что прямо, можно сказать, мясной фарш...

Нет, пожалуй, он все-таки грубоват, подумала она. Хотя, может, и он хочет показать, что он настоящий мужчина, сильный и всякое такое. Она это подумала, но виду не показала, сидела и с восхищением на лице слушала все истории, что он рассказывал.

К счастью, Фаландеру хотелось не только поболтать. И как ни странно, он был удивительно приятный и совсем не грубый. С виду жесткий и сильный, но одновременно мягкий и деликатный; этот мужчина знал, чего хочет. Так что в конце концов вечер завершился как надо. Она даже и думать забыла о продавце автомобилей, так некстати распространявшемся о боге.

— Так ты говоришь, динамит,— задумчиво протянул Петер Сюндман. Он очень не любит динамит. Во всяком случае, когда динамит взрывают на лестницах больших жилых домов на Риддаргатан в районе Эстермальма.

Для полицейского Петер Сюндман был довольно-таки низенького роста. Стройный, правда, и со спортивной, хорошо тренированной фигурой, но маленький. Так что свой небольшой рост он воспринимал как серьезную жизненную неудачу, почти как инвалидность. До некоторой степени этот недостаток компенсировался у Петера Сюндмана исходившей от него силой, спокойствием и уверенностью, так что, в общем, почти не случалось, чтобы на него кто-ни- будь решался напасть.