Якоб Пальме - Взрывы в Стокгольме

Петер Сюндман ненавидел насилие. Может быть, именно из-за своего маленького роста.

— Да, только это не чистый динамит,— ответил Фаландер.

— Что значит «не чистый динамит»?

— Чистый динамит состоит из нитроглицерина, смешанного с каким-нибудь пассивным заполнителем. Но такой динамит очень дорогой, да и не шибко надежный. Нитроглицерин вообще довольно дорогое вещество, зато обеспечивает аккуратный и надежный взрыв. А эта взрывчатка состояла, собственно говоря, из нитрата аммония.

— Нитрата аммония?

— Да, именно. Такое взрывчатое вещество стоит дешевле, это правда, но взрыв с его помощью произвести трудновато. А вот если немного нитроглицерина да смешать с довольно большим количеством нитрата аммония, получишь взрывчатку что надо — и сила динамита, и дешевая цена нитрата аммония.

— Ну, не знал я, что ты такой специалист! — сказал Сюндман.

— Я их изучил специально. Если уж расследовать взрывы, надо сначала разузнать, что вообще за штуковина — динамит.

— А разве для расследования это имеет какое-нибудь значение?

— Ясное дело, имеет. Комиссар Гординг говорит: «Никакая деталь не должна казаться слишком незначительной. Именно незначительные чаще всего помогают найти преступника».

— Так-так... Что там у тебя еще?

— Например, запал состоит из капсюля и бикфордова шнура.

— А разве это особенность?

— В последнее время охотнее всего пользуются все-таки электрическим запалом.

— Сколько же было использовано взрывчатки?

— Большой заряд. Настолько большой, что целый дом мог бы взлететь на воздух.

— Целый дом! А повредили только лестничную площадку ...

— Потому что сила взрыва зависит от того, каким образом его устраивают. Возьми обычный порох. Если насыпать его немного на пол и поджечь, так он вообще не взорвется. А ну-ка, спрессуй тот же порох в стальном цилиндре! Так рванет...

— Значит, тот динамитный патрон просто лежал себе на полу?

— Ну да. Потому и сила взрыва оказалась ничтожной.

— Но как все эти данные помогут тебе разыскать преступника?

— Не очень-то помогут, к сожалению. Этот динамит могли элементарно спереть с любой строительной площадки.

— Напал ты все-таки на какой-нибудь след?

— Да, несколько человек видели, как какой-то мужчина удалялся с места происшествия сразу после взрыва.

— Так это же хорошо!

— Нет. У меня есть вполне надежный свидетель, он дает ему алиби на этот случай.

— Какой свидетель?

— Да женщина одна, со второго этажа этого дома. Мужчина как раз в этот момент был у нее в комнате. И когда грохнуло, он так испугался, что сразу же убежал. Так она, во всяком случае, меня уверяет.

— А не может быть, что взрыв хотели направить как раз против него? Раз он так испугался.

— Нет, не думаю.

— Почему?

— Она уверяет, мужчина, мол, ей сказал, что этим взрывом бог его предостерегает. А бога мы притянуть в суд не можем.

— Тебе удалось этого мужчину разыскать?

— Нет пока что, попытаюсь сегодня. Я знаю, как его зовут и где работает. Вероятно, это не будет слишком сложно. Сомневаюсь только, что он нам чем-нибудь поможет. Свидетель, что дает ему алиби, производит впечатление очень надежного человека.

— Ух, как ты в ней жутко уверен!

— Я ее долго и подробно допросил.

— Ага. В служебное время, конечно?

— Ну, мне пора. Скоро увидимся.

Оказалось, однако, не так-то легко разыскать продавца автомобилей марки «Вольво» Улле Леннартссона, как поначалу представлялось Фаландеру. Ни в Стокгольме, ни в его окрестностях никто и слыхом не слыхивал об агенте, которого бы звали этим именем.

Фаландер позвонил Марии Энерюд, двадцатипятилетней женщине, сообщившей ему имя агента. Правда, каких-нибудь других свидетелей она назвать не сумела.

— Ах вот как, свое имя он, значит, тоже наврал, паразит несчастный! И такой тип еще распространяется о боге, а?!

— Больше он ничего о себе не говорил, не помнишь? Нам бы тогда легче было его разыскать.

— Ну, болтать-то он болтал, только все больше о том, как распродает свои «Вольво» и всякое такое прочее, да и то врал, наверно.

— Ничего не упоминал, где живет, или о своих друзьях, или о каком-нибудь кружке или обществе, где состоит членом, вообще чего-нибудь в таком роде?

— Нет. Хотя погоди, он рассказывал как-то, что несколько лет назад летал на Канарские острова. На каком-то самолете, что ли.

— Куда, в какое именно место на Канарских островах?

— Этого он не сказал.

Только Фаландер положил трубку, как по прямому телефону позвонил Эверт Бенгтссон. Эверту Бенгтссону шестьдесят восемь лет, он расследовал дела о бандитизме.

«Эверт верен себе,— подумал Фаландер,— звонит по прямому, а сам чуть ли не рядом в комнате сидит. Да, сильно сдал наш Эверт Бенгтссон за последние годы, сильно, что и говорить...» Шесть лет назад у него умерла жена. С тех пор Бенгтссон почти перестал за собой следить. Костюм блестит, волосы седые, нестриженые. Жил он на частной квартире и содержал ее точно в том виде, какой она имела при жене, даже кровать ее была застелена, как будто Бенгтссон ожидал, что жена вот-вот появится.

Несмотря на то, что Бенгтссон потерял интерес к себе с тех пор как овдовел, к работе он по-прежнему относился безупречно. Работа его как раз в том и заключалась, чтобы руководить работой других, работа его вполне устраивала. К подчиненным он относился внимательно и дружелюбно, поэтому в отделе борьбы с бандитизмом его очень любили. Кроме того, он был принципиальным и опытным полицейским работником.

— Можете зайти ко мне на минутку? — спросил Бенгтссон.

— Иду.

Когда Фаландер вошел к Бенгтссону, тот сидел и разговаривал с Петером Сюндманом и еще каким-то незнакомым постовым полицейским.

— Вот мы тут сидим и обсуждаем один случай — избиение в Вэллингбю,— сказал Бенгтссон.— Одна женщина, ей тридцать лет, заявляет, что ее избил жених. Уверяет, что «бил по рукам разбитой бутылкой».

— Что же вас тут смущает?

— То, что раны у нее на руках похожи на бутылочные. Да еще у самой артерии. Короче: мне кажется, типичная попытка самоубийства. Потом: сама женщина очень подавленная, говорит все время только о том, что все в жизни плохо, ну и еще, конечно, о подлости своего жениха. Петер был у нее в больнице и допросил, но она во всем обвиняет только жениха. А как только Петер намекает, не было ли, мол, попытки к самоубийству, она сейчас же в истерику.

— А почему бы нам пока не отложить расследование этого дела?

— Нет, не может быть и речи. Нам нужно знать все точно. Эта женщина будет потом везде ходить и обвинять полицию, что, дескать, ничего не сделали, чтобы наказать жениха за то, что ее избил. Неприятностей не оберешься. Придется расследовать.