Питер Аспе - Квадрат тамплиеров

– Не инцест по большому счету, – сухо рассудил Ван-Ин. – Он знал, что она не была его дочерью.

– Да, это вариант, если так смотреть на это, – неуверенно проговорил Версавел. – Можно повернуть и так. Но Дегроф-старший нашел откровение достаточно серьезным, чтобы пустить себе пулю в голову. Честь и уважение означало для него все, – вздохнул Версавел. – Я думал, новости вас заинтересуют, комиссар, – добавил он, запутавшись.

– Конечно, это так, мой друг. Спасибо, что сообщили эти милые неприятности. Я расскажу Ханнелоре.

– Ах да, – понимающе кашлянул Версавел.

– Не будь ослом, Гвидо. Если ты ревнуешь, иди и найди капитана Д’Онта. Может быть, он утешит тебя.

– Ах ты, ублюдок.

– Выше голову, Гвидо. Увидимся завтра в офисе. Чао! – Ван-Ин повесил трубку и подошел к кухонной стойке в глубокой задумчивости. Он поставил чайник и открыл новую пачку кофе, аромат вызвал у него желание закурить сигарету.

«У тебя не было сигареты вчера, почему бы не обойтись и сегодня», – сказал он себе.

«Это была баронесса, она передала код сигнализации, чтобы Верхай открыл сейф, и она же дала ему список картин».

Он подозревал Анну-Мари.

Пока он наливал кипяток через фильтр, выстроил события предшествующих восьми дней.

Мотив был теперь ясен.

Аквилин Верхай, любовник Элизы де Пейнбрук, хотел отомстить Дегрофу за их ребенка, зачатого в любви. Даниел Феарехье, ребенок, рожденный от якобы инцестных отношений, должен был осуществить возмездие за несправедливость Дегрофа. Желая добраться до Дегрофа, они использовали семью.

Их modus operandi [25]– вся карусель задуманных действий – была не самой прозрачной, но также и не из ряда вон выходящей. Американцы могли рассказать историю или две на таком материале. Но дело было закрыто, так почему он беспокоится? Он ничего не мог поделать.

Но почему они так долго ждали и что вдохновило Даниела Феарехье…

Ван-Ин налил слишком много воды, фильтр переполнился, и фарфоровый кофейник засорился, кофейная жижа потекла по фарфоровым бокам.

Не обращая внимания на беспорядок, он направился обратно в гостиную и набрал номер Делайе. К счастью, к телефону подошла Шарлотта.

Она удивилась, когда услышала, что он хотел знать, но обещала перезвонить, как только получит информацию.

Ван-Ин имел право попросить ее о чем-нибудь.

Ханнелоре просияла, когда он появился в комнате с тостами и кофе на подносе. Он чуть не споткнулся на последней ступеньке.

– Я не привык подавать завтрак в постель, – сказал он извиняющимся тоном.

– Да уж, надеюсь, что это так, Питер Ван-Ин, – угрожающе сказала она.

Вскоре после полудня зазвонил телефон, и Ван-Ин бросился вниз по лестнице.

– Не думал поставить аппарат здесь? – крикнула она ему вслед.

Разговор длился пару минут, после чего Ван-Ин вернулся в спальню, покачивая головой.

– Проблемы? – спросила Ханнелоре.

– Нет, не совсем, – вздохнул он.

– Ну, скажи что-нибудь и перестань быть таким хмурым и скрытным.

– Сначала допей свой кофе. Мы должны нанести визит баронессе. Я думаю, что она расскажет нам всю историю. Но обещай мне одну вещь: все, что она сообщит нам, останется между нами.

Потребовалось время, прежде чем кто-либо открыл дверь в доме на Спинола-стрит.

Ханнелоре ныла всю поездку, но Ван-Ин не дрогнул и никак не реагировал на ее жалобы. Она уже хотела уйти, когда он позвонил в третий раз.

Элиза, баронесса де Пейнбрук, потеряла свою молодость, но ее красота и благородная стать никуда не делись. Она выглядела как на фото с каминной полки. Элегантные серые брюки и объемный шерстяной свитер крупной вязки делали ее на двадцать лет моложе. Но была боль в ее глазах, и она слегка сутулилась, казалось неся тяжелое бремя.

Ван-Ин не был удивлен, что нет инвалидной коляски, что она не выглядела больной и слабой.

– Я ждала вас, инспектор, пожалуйста, проходите.

У нее была элегантная голландская северная речь – результат проведенных в колледже дней.

– Мы не помешали?

Она покачала головой.

– У него не хватило смелости сделать это здесь, – сказала она с меланхоличной улыбкой. – Он держал свое охотничье снаряжение в нашем загородном доме во Влиссегеме.

Это объясняло отсутствие шума и суеты вокруг дома.

Ван-Ин уже спрашивал себя, почему не было ни одного автомобиля от общественности, от прокуратуры.

Она пригласила их в ту же гостиную, в которой Дегроф ранее встречался с Ван-Ином. Огромная ваза с букетом из белых лилий украшала кофейный столик. Затхлый запах почти испарился.

– Госпожа Мартенс является заместителем прокурора. Она была на моей стороне на протяжении всего расследования. Но мы здесь не по служебным делам. Это не официальный визит.

Она кивнула и села у окна, недалеко от дивана «честерфилд».

– Он когда-нибудь рассказывал вам об обстоятельствах нашего брака? – спросила она вдруг.

Ван-Ин кивнул, но не перебивал – пусть она продолжит. Он и Ханнелоре сели на диван с цветочным узором на обивке.

– Мы, я и Аквилин, любили друг друга, – нерешительно сказала она, как будто только сейчас поняла, что говорила с совершенно незнакомыми людьми. – Наша любовь никогда не умирала, но моя семья отказалась принять его в то время. Мы были бедны, и мой отец устроил брак с Дегрофом. Дегроф был богат и на вершине социальной лестницы, я хорошо его знала. Он был лучшим другом Аквилина. Теперь они оба мертвы: принц и зверь.

Ханнелоре был озадачена выбором слов пожилой женщины.

– Сначала мы планировали сбежать, чтобы уехать за границу, но это было невозможно из-за семьи. Единственное, что я могла обещать Аквилину, – это мою вечную любовь. Мы договорились видеться друг с другом регулярно, это было достаточно легко, так как мой муж редко бывал дома.

Баронесса замолчала на мгновение, и Ханнелоре показалось, что пожилая дама заново переживает те дни с Аквилином. Она чувствовала жалость к ней.

– Аквилин посещал меня один раз в месяц, и в один прекрасный день мы решили, что хотим ребенка, нашего. Он сначала отказывался, но я убедила его. Я хотела, чтобы это соединило нас навсегда. Мы рассчитали наиболее подходящую дату, и я решила провести следующие несколько недель у моих родителей. Я делала так все время и знала, что никто не будет меня подозревать.

Баронесса была явно в трудном положении. Ее голос дрогнул, и глаза наполнились слезами.

– Мы провели волшебные часы вместе, и я была счастлива.

Она вытащила носовой платок и высморкалась.

– Но в тот вечер, когда я упаковала свои чемоданы, он ворвался в комнату. Я понятия не имею, каким образом ему стало известно, но по глазам поняла, что он знал. Он насиловал меня, как животное, в течение трех дней подряд.