Лоренс Сандерс - Слепой с пистолетом [Кассеты Андерсона. Слепой с пистолетом. Друзья Эдди Койла]

— Знаешь, — сказал Эдди Койл, — с телеком оно даже лучше. Я был как-то на стадионе — да ты же помнишь, и я тогда подумал: ну, идет по телеку говенная игра — так выключи и не смотри, займись другим делом. Я об этом еще Джоуну говорил в салуне у Диллона. Он ходил смотреть игру «Силз» и сказал мне: ну, черт возьми, игра была скучнейшая, но что делать? Заплатил за билет — сиди и смотри до конца. Они думают, что могут победить, если начнут скидывать рукавицы да пускать в ход кулаки, а ты сиди и смотри! За билет-то уплачено и уйти жалко!

— Да знаю! — сказал Скализи. — А я скучаю по нашим. Бывало, идешь с утреца рыбачить, вечером заваливаешься на матч. Здорово, а? Здорово было. Мне это нравилось.

— Девчонки там все ходят в штанах, — заметил Эдди Койл.

— Я не о том. Я же не жалуюсь, понимаешь. Просто, говорю, мне этого сейчас не хватает.

— А вообще-то все идет хорошо, — сказал Эдди Койл.

— Все хорошо, — подтвердил Скализи. — Все идет как по маслу. Артур ведет себя тихо. Да, все хорошо. Так ты принес?

— В кухне сложил. В пакетах, под столом. Все как договаривались.

— Ты в этот раз здорово потрудился, — сказал Скализи. — Я тебе серьезно говорю: я очень тебе благодарен за работу. Знаешь, мне даже удалось уговорить Артура вести себя благоразумно с «пушками». Как только он начал залупаться, я ему сказал: «Слушай, Артур, ты же знаешь, Эдди нас пока что не подводил. Он еще достанет. Так что давай кидай ты эту игрушку в речку и пошли отсюда». Он чуть не плакал, бедняга! Прямо как от сердца отрывал! Если Артуру в руки попадает хорошая игрушка, он не может с ней расстаться. Но все-таки согласился. А ведь это совсем другое дело, понимаешь? Так оно куда безопаснее, если знаешь, что тебе потом никто не навесит засвеченную «пушку», если вдруг тебя сцапают по подозрению. Так что это со-овсем другое дело!

Вошла Ванда с подносом. На подносе стоял графин с пивом и два стакана.

— Ты принес очень хорошее мясо, — сказала она, — Я его, когда убирала в холодильник, развернула посмотреть.

— Да-да! Спасибо, — подхватил Скализи. — Сколько я тебе должен за продукты?

— Сейчас подсчитаю, — сказал Койл, — Тысячу двести за первую партию — восемь штук. Потом была еще дюжина — это тысяча восемьсот. А теперь еще десять. Это еще полторы штуки. Итого четыре пятьсот. Включая бифштексы.

— Господи! — ужаснулась Ванда, — Дороговато что-то за мясо.

— Заткнись, Ванда, — строго сказал ей Скализи.

— Ты знаешь, кажется, моего друга, — продолжала она, — Великий гангстер!

— Я же сказал — заткнись!

— Пошел ты на…! Я же слышала, что ты обо мне говорил. Из кухни. Я все слышала. Какое его собачье дело — ношу я штаны или нет? Что я тебе — игрушка, которой можно прихвастнуть? Да мой брательник расписывает свой «мустанг» с таким же гонором, как ты — меня. «Я лезу ей туда, она загорается, как спичка!» Черт тебя возьми! Я-то думала, мы друзья. Я-то думала, у нас все по-серьезному! Сволочь ты!

— У тебя тоже так бывает? — спросил Скализи у Эдди Койла.

— Да, не совсем так, но, в общем, то же самое. А у кого нет?

— И ты пошел на… — добавила Ванда.

— Я думаю, это все дурное влияние феминизма, — сказал Скализи. — Господи, кто бы подсказал, что мне с ней делать?

— А по-моему, у них просто мозги куриные, — ответил Эдди Койл. — Знаешь, целый день как белки, в колесе носятся. Торчат дома целыми днями — да думают свои думы, а к тому моменту, как ты домой возвращаешься, они уже накручивают себя до предела. И заводятся с пол-оборота. А делов-то всего — ну, машину не там поставил. Нет, им бы наши заботы. Вот что я думаю. Они бы тогда по-другому запели.

— Я работаю, между прочим, — вставила Ванда. — Я, может, работаю больше, чем вы оба, бездельники сраные! Я себя сама содержу!

— Я же просил тебя заткнуться, — напомнил Скализи.

— А я тебе сказала, чтобы ты шел на… — сказала Ванда. — Будет он еще обо мне такое говорить! А тебе бы понравилось, если бы я начала продавщице в супермаркете рассказывать, какой у тебя конец да что ты просишь меня с ним выделывать? Как бы тебе это понравилось, а?

Скализи вскочил с кресла и влепил Ванде пощечину.

— Я же сказал: заткнись! Я сказал. Захлопни пасть.

— А вот нет! — не унималась Ванда. Она не плакала, — Нет, не будет этого. Тебе сегодня лучше бы ночью спать с открытыми глазами, потому что, может, я решу тебе молотком промеж глаз врезать, ублюдок!

Ванда выбежала из гостиной и что есть силы рванула дверь-гармошку спального отсека трейлера.

— Ты когда-нибудь трахал бабу? — спросил Скализи.

— А то нет! — ухмыльнулся Эдди Койл.

— Ты когда-нибудь трахал бабу без лишней болтовни? — уточнил Скализи, — Я в буквальном смысле. Я начинаю понимать ребят, которые предпочитают сходить к отелю, снять девку за двадцатку. Я серьезно. Платишь ей и говоришь: «А ну-ка сделай мне». И она делает. И никакой головной боли. Все чисто — с гарантией, — и ты получаешь, что хочешь. Я всегда думал: ну, каждому мужику приходится за это платить. Можно вообще без бабы обойтись. Но эта стерва вечно ноет и собачится, и мне иногда так осточертеет, что я думаю: это же все можно получить без лишних разговоров и занудства, понимаешь? Я с этой бабой уже полтора года живу. И я точно знаю: ее может отодрать любой, кто ей в самолете скажет «пожалуйста, мисс» и «спасибо, мисс»! А мне наплевать. То есть я-то не отрицаю: да, я не идеал. Но ведь и она же знала, на что шла, я ее за руку не тянул. Но представляешь, что она делает! Она бесится только потому, что я говорю ей правду в глаза. Да, не носит она штанов. Это же и слепому видно. Да ты и сам увидел — только взглянул на нее. Ну и что тут такого обидного? Баба она клевая, и задница у нее, и иллюминатор — дай Боже! И кончает только так. И я об этом прямо говорю — так чего же она бесится? Я не понимаю.

— Слушай, — сказал Эдди Койл. — Они же все малость прибалделые. Вот прихожу позавчера домой. Как раз у меня накануне была пруха. Приношу шестьсот пятьдесят «зеленых». Шесть сотен и пятьдесят! Думаю: куплю ей новый телевизор, она от него не отходит целый день. Пускай смотрит. Ну, думаю, обрадуется. И что же? Подхожу к двери. И первое, что она мне говорит: «Ты где шлялся? Плита коптит, а я мастеру не могу дозвониться!» Ну, я тут же забываю о телеке. Утром ушел чуть свет и вернулся затемно. А она, конечно, не в себе. Да ну ее. Я пошел и открыл счет в банке. На свое имя. В феврале или марте у меня, может, выгорит одно дельце, в Майами поеду, погреюсь на солнышке. И черт с ней.

— Кстати, — вспомнил Скализи, — деньги. Сколько?

— Четыре пятьсот.

— Сейчас принесу, — сказал Скализи, встал и вышел. Он вернулся через несколько минут с пачкой банкнот. Подал пачку Койлу.

— Пересчитай, — сказал он.

— Нет, — ответил Койл. Он взял пачку и сунул в карман, — Нет, ты меня никогда не накалывал. Я тебе доверяю.