Зигмунт Милошевский - Увязнуть в паутине

Странный визит, несколько сюрреалистичный, если учесть семейство, с которым ехал на лифте. Он подумал о паре молодых — во всяком случае, молодо выглядящих — людей и сорвался на ноги. Чувство чесотки прекратилось, вместо нее появилась мысль, настолько ясная и четкая, что вызывающая боль.

Теодор Шацкий стал энергично прохаживаться перед своим домом, окружая зеленую лавочку и бетонный мусорный бак, тысячекратно — иногда вслух и с прибавлением слова «курва» — задавая себе один-единственный вопрос: возможно ли такое? Действительно ли такое возможно?

вторник, 14 июня 2005 года

Новый рекорд мира в беге на 100 метров. Асафа Пауэлл с Ямайки пробежал в Афинах расстояние, равное длине Площади Конституции, за 9,77 секунд. В Польше, рано как и в двенадцати других европейских странах, грандиозный финал полицейской операции «Ледокол», направленной против педофилов, которая началась с наблюдений за Интернет-форумами. Были проведены обыски в 150 домах и квартирах, задержано 20 человек. Газеты не сообщают, очутились ли в команде ловицкого пенитенциарного заведения осужденные за педофилию, эта команда разыграла футбольный матч с клириками местной семинарии. Поначалу выигрывали священники, но потом они поддались заключенным со счетом 1:2. А члены стрелкового братства [112]из Равича, в том числе и бургомистр, представляющий Союз демократических левых сил, устроили соревнования, стреляя в щит с изображением Иоанна-Павла II. Они это объясняют тем, что желали именно так почтить папу, оппозиция желает получить голову градоначальника. Ради сохранения политического равновесия, в Белостоке потерял должность преподаватель Высшей экономической школы за то, что он заставлял студентов подписывать письмо в поддержку Гертыха, чтобы тот мог начать президентскую гонку в качестве кандидата. В Варшаве появились городские стражи, патрулирующие парки Повисля на роликовых коньках. Максимальная температура в столице — 27 градусов, без осадков, безоблачно. Совершенный июньский день.

Когда, в конце концов, прокурор Теодор Шацкий выбежал из судебного здания на Лешне, он был в ярости. Давно уже не случалось такого дня, когда все шло не так, как ему бы того хотелось. Утром он поссорился с Вероникой, доведя до плача ее и, при случае, Хелю, оказавшуюся свидетельницей скандала. Самое паршивое, он даже не помнил, с чего все началось. Мало того, он был уверен, что когда они орали друг на друга, он тоже не помнил, а с чего все началось. Поднялся он довольно рано после паршиво проведенной ночи с намерением отправиться в бассейн. Чувствовал, что следует хорошенько выложиться, хоть ненадолго выбросить из головы мысли о деле Теляка. Разбудил жену поцелуем, сварил кофе, потом не мог найти свои очки для плавания, хотя был уверен, что в последний раз укладывал их в ящик с бельем. Так что он искал по всем ящикам и бурчал, а Вероника пила кофе в постели и посмеивалась, что это он просто давно не был в бассейне, и что очки высохли по причине отсутствия воды и превратились в порошок. В ответ он выпалил, что если речь о заботе о себе, то он как раз ни в чем себя обвинить не может. После чего все пошло в разгон. Кто что делает, кто чего не делает, кто, от чего и по чьей причине отказывает себе во всем, кто собой жертвует, у кого более важная работа и кто больше занимается ребенком. Последнее замечание достало Шацкого за живое, и он рявкнул, что как-то не может вспомнить такого, чтобы главной обязанностью отца было воспитание маленьких девочек, и что, к сожалению, не может всего делать за жену, о чем она, наверняка, сожалеет. И вышел. Было уже поздно, чтобы идти в бассейн, к тому же ему уже расхотелось плавать, опять же, у него не было очков, а без них глаза бы щипало от хлорированной воды. Во всем этом хорошим было только то, что во время ссоры он забыл про Теляка.

С работы он позвонил приятелю по учебе в институте. Шацкий знал, что Марек какое-то время работал какой-то пригородной прокуратуре, кажется, в Новем Двоже Мазовецким, после чего по его собственной просьбе откомандировали в следственный отдел Института национальной памяти. [113]К сожалению, мало того, что Марек был в отпуске, на озере неподалеку от Нидзицы, так еще повел себя довольно холодно и предложил Шацкому придерживаться служебных процедур.

— Извини, старик, — хотя в голосе не было слышно ни грамма сожаления, — но со времен Вильдштейна [114]все изменилось. Мы опасаемся проверять что-либо на стороне, потом могут случиться проблемы. Нам глядят на руки, даже страшно проверить что-либо в архиве. Напиши заявку, потом звякни, постараюсь, чтобы слишком долго ответа ты не ждал.

Оказалось, что «не слишком долго» это не менее недели. Шацкий холодно поблагодарил и в конце беседы предложил, чтобы Марек без всякого звонил ему, если у него будет какое-нибудь дело. Уж я тебе, курва, такое в ответ устрою, думал он, слушая традиционные заверения, что как-нибудь они встретятся на пиве и повспоминают старые добрые времена.

Еще он пытался дозвониться Олегу, но мобильник того не отвечал, а в комендатуре ему сообщили лишь то, что комиссара задержали важные семейные дела, и что он будет только после двенадцати.

И Шацкий закурил первую сегодняшнюю сигарету, хоте еще не было и девяти.

Под влиянием импульса он позвонил Монике. Та была вне себя от восторга и заверяла, что давно уже на ногах, хотя и было слышно, что Шацкий разбудил ее своим звонком. Голова Теодора была настолько занята убийством Теляка, что сам он даже и не пробовал флиртовать. Довольно официальным — как впоследствии посчитал сам — тоном он спросил у девушки, нет ли у нее каких-нибудь знакомых или журналистских контактов в ИНП. Невероятно, но таковой контакт у нее имелся. Ее бывший ухажер, еще с лицейских времен, окончил институт по специальности «история», после чего оказался среди километров полок с папками архивов безопасности. Шацкий не мог поверить в собственное счастье, пока Моника не сообщила, что парня давно уже не видела, у него как раз родился ребенок с комплексом Дауна, так что, возможно, он уже сменил работу на лучше оплачиваемую. Но обещала, что позвонит. Шацкому нужно было выходить, чтобы успеть в суд на начало процесса Глинского в половину десятого, так что пришлось ему вешать трубку.

В суде он был в четверть десятого. В десять пришла судебная секретарша и сообщила, что автозак с арестантом потерпела аварию на Модлинской, в связи с чем был объявлен перерыв до полудня. Шацкий съел яйцо в соусе «тартар», выпил кофе, выкурил вторую сигарету, прочитал газету, включая экономические новости. Скука, скука, скука, заинтересовала его лишь дискуссия о «жемчужинах» архитектуры ПНР. Архитекторы считали, что к ним следует относиться как к памятникам и охватить реставрационной опекой. Владельцы Центрального Комитета и Дворца Культуры и Науки [115]были в панике — если им придется выдирать разрешение на всякую дыру в стене, то никто у них не снимет в аренду даже однокомнатного помещеньица, так что дома превратятся в безлюдные призраки. Шацкий кисло подумал, что если бы сразу после восемьдесят девятого года Дворец Культуры снесли, не было бы никаких проблем, а в Варшаве, возможно, случился бы самый настоящий центр. Или же еще более крупный Купеческий Товарный Дом. [116]Черт его знает, в этом городе, порожденном Третьим миром, ни в чем быть уверенным было нельзя.