Вольфганг Шрайер - Прелюдия 11

— Пыль из Сьерры, — сказал мальчишка, всовывая ему картонные щитки в сапоги, чтобы не запачкать.

— А ты откуда знаешь?

— Тайна фирмы, сеньор...

Он увидел Даниелу, когда она встала прямо перед ним, и был поражен. На ней облегающее платье, а он ее до тех пор ни разу в гражданском не видел.

— Что произошло, Рамон? — спросила она низким голосом. — Почему мы ночуем в городе? Мать так обрадовалась твоему звонку, пришлось пообещать ей, что я скоро вернусь.

— Карлос велел передать, что совещание в штабе затягивается. До завтрашнего утра мы свободны.

Он внимательно посмотрел на девушку: она словно преобразилась, ее не узнать. Рамон впервые заметил, что у нее в глазах золотые точечки, танцующие на зеленовато-бархатистом фоне. Какое-то мгновение его подмывало сказать Даниеле» что случилось или может случиться у Двойного рифа, но он отказался от этой мысли. Конечно, завтра она узнает главное — о таинственном предупреждении, о контрмерах Карлоса, о приказах, которые он, Рамон, шифровкой передал в Эсперансу. Но секрет есть секрет, и никто не давал ему права говорить об этом с кем бы то ни было. Даже если бы он сейчас ограничился намеками, ей сразу стало бы ясно, что у своих родителей он провел несколько минут, не больше. И предложение встретиться и побродить по магазинам выглядело бы в странном свете, если оно и без того ее не удивило. Они и так целыми днями вместе, с чего вдруг ему вздумалось еще и прогуляться с ней по Гаване?

На углу улицы Нептуно упал книжный лоток. Даниела присела на корточки, помогла собрать книги. Бросив взгляд на обложки, строго спросила продавца:

— И ты продаешь такое дешевое чтиво? Для чего же мы учим людей читать, как ты думаешь?

Продавец уставился на нее, разинув рот, а Кинтану, который тоже подбирал книги, ее горячность позабавила. Он подумал еще вот о чем: не ради него ли она надела нарядное платье? Но нет, женщины вроде нее не наряжаются с какой-то особой целью — это выходит у них само собой. Зачем только она нарядилась! Он лишь теперь понял, как неотразимо привлекательна она. Да и что из того?..

Торговец, которого так строго отчитала Даниела, догнал их в конце улицы: Кинтана забыл у него на столике свой пакет. Даниела полюбопытствовала, что в нем.

— Это для тебя, для твоих учеников, — сказал он.

В пакете оказались тетради, карандаши и учебник грамматики. Он долго ломал себе голову, выбирая подходящий подарок. Пусть будет не для нее лично, а для ее работы.

— Где ты все это раздобыл?

— Дома лежало, еще со стародавних времен...

— Мило с твоей стороны, что ты побеспокоился о моих учениках, — сказала она. И только по тому, как едва заметно дрогнули уголки ее губ, он понял, что Даниела его раскусила.

Магазины закрывались. Начал накрапывать дождь. Она настояла на том, что сама будет нести сумку с покупками.

— Военным это не к лицу, Рамон, — пошутила она. — Знаешь, как я рада снова оказаться в Гаване!..

Она, наверное, больше соскучилась по городу, чем он. В конусообразной витрине магазина оптики на другой стороне улицы Даниела увидела очки.

— Давай зайдем еще туда, — попросила она.

Как только они оказались под крышей конуса, дверь автоматически открылась. Это был последний открытый магазин в квартале, он точно знал. Шикарная витрина, а большинство бархатных подушек в ней пусто — словно кто-то нарочно демонстрирует отсутствие товаров.

— Для вас, сеньорита, мы обязательно что-нибудь подыщем! — суетился хозяин, подзывая своего сына. — Нестор, покажи сеньорите наши защитные очки.

Потом обратился к Кинтане:

— Вы позволите, старший лейтенант, предложить и вам что-нибудь из нашего богатого ассортимента?

— Не кривляйтесь, сеньор Мартинес.

— Нет, правда, янки не поставляют нам никакого товара!

Несмотря на его фальшивый тон, Кинтана кивнул: у него не было ни малейшего желания спорить с этим человеком. Да и не место здесь для политических дискуссий. Но пока Даниела примеряла очки, он вынужден выслушивать его треп: «...а всего три года назад, сеньор Кинтана, ваш бедный батюшка купил у меня лучший на весь город микроскоп». Голос Мартинеса доносился откуда-то издалека: «Если я не ошибаюсь, он предназначался для вашего врачебного кабинета. Вы сейчас военный врач?»

— Нет.

— Выходит, строевой офицер. Так что же с профессиональной точки зрения привлекательней: врачевать раны или наносить их?

— Смотря кому, сеньор.

Даниела подошла поближе и проговорила:

— А кто каждый день подкладывает в городе бомбы — мы или они? — На ней были узкие очки, которые она выбрала.

— Прежде вы, нынче другие. — Мартинес поднял руки, вежливо улыбаясь.

— Сними их пока, — попросил Кинтана.

Они расплатились, Мартинес проводил их до двери.

— Что поделаешь, приходится ограничиваться малым, так устроен мир, его не изменишь. Всего доброго, господа.

На улице хлестал дождь, и они остались под прикрытием стеклянного конуса.

— Надо же было мне тебя затащить сюда, — огорчилась Даниела. — Могла бы купить и там, на углу.

— Там произошел бы тот же разговор, — заметил он. — Весь этот квартал принадлежал некогда семейству Кинтана.

Мимо пробегали люди, молодая парочка нашла убежище в другом конце конуса, он услышал шепот девушки: «...не могу я пойти в кино, мне давно пора домой... мы так промокли...»

Они стояли близко друг к другу. Рамон вдыхал запах ее духов и чувствовал, как начинает кружиться голова. Лицо Даниелы было в тени, когда она сказала:

— А ведь тебе, вообще говоря, жилось совсем неплохо.

— О, да! Ты даже представить себе не можешь, — подтвердил он. — Я был защищен от всех сквозняков, как за той стеклянной витриной — если ты это имеешь в виду. — Он постучал пальцем по стеклу. — Снаружи жизнь, а за стеклом тебя балуют, обслуживают и совращают. Пока в один прекрасный день маменькин сынок не сказал: «Нет!» Мальчишкой я мечтал вместе с другими лазить через заборы и воровать плоды манго... Когда мой брат хотел обручиться, собрался семейный совет и запретил ему. Я, покрайней мере, добился, что буду учиться на врача, а не на финансиста. Это была моя первая попытка вырваться из тепличных условий. Ну а потом пришла революция, и я встретил вас...

Рядом целовалась молодая парочка, юноша прошептал: «Я поговорю с твоей матерью, Эрелия!» .

— Пойдем, — сказал Кинтана, — дождь кончился.

Позднее, за покрытым белоснежной скатертью столом ресторана в Ведадо, он продолжил:

— Я не так давно в армии, как Карлос. И в партизанах всего три месяца пришлось побыть. А под Конец, когда у нас появились госпитали, врачи больше не воевали. За те три месяца многое произошло — здесь, в моей голове. Теоретически я давно знал, что должно перемениться в нашей стране. Но до тех пор мне никогда не приходилось ни голодать, ни работать так тяжело, как нашим крестьянам. Одно я тогда понял: ты должен стремиться к большому и отдать для этого все, на что способен. Если ты увидишь, что можешь помочь изменить свою страну, все приобретет для тебя новую ценность, ты начнешь все воспринимать по-новому.