Вольфганг Шрайер - Прелюдия 11

Появился официант с медным чайником, крышка на котором дрожала. Подлил им зачем-то в бокалы ледяной воды. Кинтана мысленно послал его ко всем чертям. Даниела подложила руки под подбородок, ожидая, что он продолжит рассказ — иначе истолковать ее взгляд было невозможно. Ему тоже хотелось выговориться перед ней, и желание это было сильнее доводов рассудка. Он был словно опьянен: стоило ей посмотреть на него, как в голову лезли самые невероятные мысли. Даниела не могла не заметить этого, и по обычным правилам игры свой первый раунд он проиграл. Значит, пора умолкнуть.

— Ладно, нечего говорить о такой ерунде, — сказал он. — Просто я сегодня немного не в себе. Твоя мать заждалась, наверное. Она ведь тебя не каждый день видит.

Когда такси остановилось перед дверью ее дома, она сказала :

— Было чудесно, Рамон. Знаешь, что бы я с удовольствием сделала, если бы тут не подошел официант? Погладила бы тебя.

Что она хотела этим сказать? Так с ним еще не говорили. Это не комплимент, погладить можно и ребенка. Во время долгой дороги в Мирамар ее слова то и дело всплывали в его памяти. Незабываемый вечер, неповторимый. Он даже пожалел, что не рассказал о себе больше.

На прощание министр революционных вооруженных сил всегда припасал для каждого какую-нибудь новость. Он и на сей раз не изменил своей привычке:

— Скоро будет у вас готово шоссе? Мы хотим торжественно открыть его в День революции!.. Не беспокойся, Феликс, зенитки ты получишь!.. Всего хорошего, Альфредо, следи в оба за островом Пинос, может, они начнут именно там!..

Когда очередь дошла до Карлоса, губы министра дрогнули в улыбке:

— Следи за дорогой, Карлос, и поосторожнее на поворотах. Твой «кадиллак» не очень-то...

Паломино прервал рукопожатие чуть раньше, чем следовало бы. Уже не впервые они поддразнивают его из-за машины, эти шутки ему порядком надоели.

— Всего хорошего, — ответил он и направился к двери.

Уходил он одним из последних. В приемной к нему подошел начальник штаба, который, похоже, заметил маленькое происшествие и сказал подчеркнуто сердечно:

— Передай от меня привет Сьерре-дель-Мико, Карлос!

— Приезжай к нам, — ответил Карлос.

Кто-то из адъютантов протянул ему ключ:

— Ваша комната одиннадцать-тринадцать, команданте!

Никто не стал его дожидаться. И хотя он вообще не был особенно впечатлительным, тут он расстроился. В голове его гудело — совещание продолжалось слишком долго, а перерывы были короткими. Он не умел тихо сидеть часами и слушать, не испытывая желания вскочить и заговорить самому или, по крайней мере, ударить кулаком по столу, а так как все подобные желания приходилось подавлять, он чувствовал себя не в своей тарелке. Для чего жить, если не для того, чтобы действовать, ощущать собственную силу? Люди, любящие совещания, считают, очевидно, будто у них две жизни, одну из которых они без всякого ущерба могут заполнить болтовней.

Коридор пуст, дорожки скрадывают любой звук. На площадке у лифтов стояла негритянка, она грациозно облокотилась о табличку, где гостей просили не подниматься на этих лифтах в купальных костюмах — к бассейнам поднимает специальный лифт. Внешне она скорее походила на европейку, только нос типично африканский. Ногти на руках отливали металлическим блеском, а когда она подняла на него взгляд из-под башни своих взбитых золотистых волос, он почувствовал себя помолодевшим. Она была из тех хрупких созданий, которые нравились ему, будь они красивы или нет. Пока он смотрел на нее, она тоже не отводила глаз, а на ее газельем лице появилась мимолетная улыбка, губы открылись.

Паломино встрепенулся, головную боль как ветром сдуло. Если у кожи есть вкус, подумалось ему, ее кожа должна пахнуть какао с молоком. Он хотел выждать, кто кого пересмотрит. Но тут раздался звук гонга, и она вошла в лифт, идущий вниз. Он поднялся наверх, раздумывая о прощальных словах министра: «Поосторожнее на поворотах!» Что это могло бы значить? Решил, что тут есть какой-то подспудный смысл.

Закрыв номер на ключ, он представил себе, как после его ухода начальник штаба сказал:

— Надеюсь, ты не обидел его, Рауль. Он слишком часто видел в Ориенте директоров-янки, разъезжающих на «кадиллаках», когда работал горным инженером. Это его единственная слабость.

— Знаешь, я его что-то толком не пойму, — ответил ему военный министр. — У него всегда последние сведения о замыслах контрреволюции.

— Ты сомневаешься в Карлосе? — взорвется темпераментный начальник штаба. — Разве ты забыл, что он первый дал тогда динамит Фиделю, и как он потом сражался, вырвавшись из рук палачей? .

— Нет, не забыл. Но почему он не называет источников своей информации?

— До сих пор она всегда оказывалась верной.

Будет так или примерно так. Начальник штаба его ценит, а вообще-то в столице не больно-то любят командиров, которые гордятся своей самостоятельностью. Раньше, в партизанский период, добывать сведения о намерениях врага должен был каждый командир сам по себе, даже если цена и оказывалась высокой. Такие сведения и сегодня столь же важны, как оружие. Правда, в Гаване создан отдел контрразведки Г-2, но без сведений из провинции информации будет недостаточно. О том, что должно произойти у Двойного рифа, в Г-2, очевидно, не знали, и на какое-то мгновение Карлосу даже захотелось, чтобы высадка состоялась и тем самым его данные подтвердились. Тогда они поймут, насколько смехотворны все их возможные подозрения, обвинение его в «партизанщине». В конечном итоге решает одно: правильность информации. А из чьих рук она получена — это дело десятое... Но до рассвета он не узнает ничего определенного.

Команданте включил все освещение в номере — в Эсперансе у него в комнате всего одна лампа. На ночном столике стоял приемник с пятью клавишами: первые четыре для кубинских программ, пятая — для музыкальной программы гостиницы, ее он и нажал. Когда он отстегивал пистолет, мелодично и громко прожурчал телефон. Пойти под душ, пусть себе звонят? А вдруг это первое сообщение с побережья?

— Паломино. — Молчание, кто-то сдерживает дыхание, не решается заговорить с ним. Он потерял терпение: — Кто говорит?

Шепот в трубке:

— Можно мне с вами встретиться?

— Кто вы? Алло!

— Вы только что видели меня на восьмом этаже, у лифта. Вы не спите?

— Минуты через три пойду спать.

— Я тороплюсь.

Едва успев положить трубку, он уяснил себе, что может означать такой звонок. В Эсперансе он приучился принимать посети-телей в любое время суток, он не отказывал в беседе никому, как бы ни был занят. Здесь дело обстоит иначе: трудно предположить, что девушка нуждается в его совете. Ищет, наверное, легкого заработка, а он разрешил ей прийти. Командующий провинциальным округом, приехавший в столицу!.. Он надул щеки. Конечно, подобные вещи случаются, так скоро их не изживешь. В каком-то виде они сохранятся и в будущем — как-никак это древнейшая профессия. Он решил объяснить ей, что не может позволить присутствовать в номере постороннему человеку, она поймет.