Питер Гринвей - Человек, который похитил королеву и распустил парламент

— Естественно. Меня интересует и Симпсон и страна в целом.

— Значит, мы правильно понимаем друг друга.

— Сегодня вы, несомненно, приговорите этого человека к пожизненному заключению за убийство полицейского.

— Несомненно.

— Считаете ли вы этот приговор эффективной мерой?

— Он недостаточен.

— Я спросил, эффективна ли эта мера.

Вайатт увидел, как холодные серые глаза собеседника мигнули и сузились. Судья снова предстал перед ним тем самым феноменом, который в считанные минуты ровняет с землей парламенты и за одно дыхание проводит допрос бывших королевских судей. Совершенно неожиданно судья повернулся к стулу и сел.

— Нет, капитан. Наказание не является эффективной мерой.

— Видимо, потому, что оно не предупреждает преступления и не перевоспитывает преступника.

— Точно.

— Только откладывает решение трудной проблемы на годы.

— Можно и так выразиться, — с улыбкой проговорил судья.

— Вы разделяете мнение тех, кто считает, что он должен понести более строгое наказание, поскольку убил полицейского?

— У полиции сложные задачи…

— Не труднее, чем у детей и женщин, если им приходится оказывать сопротивление нападению.

— К какому же выводу вы приходите?

— Нельзя говорить о том, кто из убитых дороже. Так или иначе совершено убийство, насилие.

После долгой паузы Бурн спросил:

— Итак, вы хотите, чтобы Симпсон стал объектом эксперимента?

— Надо же когда-то начать.

— Обесчестить Симпсона.

— Нет, обесчестить преступление.

Судья явно был повергнут в бездну недоумения. Эти слова раскрывали подоплеку идеи Вайатта, смысл его первого декрета.

— Понимаю. Этот декрет. В нем не все ясно сказано.

— Человек, переставший чистить оружие в бою, никогда не будет делать это снова.

— Я мог бы отказаться стать соучастником вашего замысла.

— Тогда мне пришлось бы создать трибунал. Но ведь это было бы незаконно.

Оба собеседника хитро улыбнулись.

— Разрешите мне задать вам несколько вопросов? Вайатт кивнул в знак согласия, поняв, что уже выиграл дуэль.

— Насколько вы сильны?

— Ведь я в этом дворце.

— Но как надолго?

— Трудно сказать. Чиновники правительственных органов — на моей стороне по необходимости, а народ за меня — из любопытства.

— И вы хотите, чтобы я показал пример своим коллегам.

— Я не хочу ничего такого, о чем не могут договориться два человека безо всяких предвзятостей.

Оба сразу умолкли и долго смотрели друг на друга с любопытством, которое постепенно перерастало во взаимопонимание. Другой человек на месте Вайатта усомнился бы в намерениях судьи. Ведь он же не сказал, что намеревается проводить в жизнь положения декрета.

Сообщение агентства «Рейтер» от 25 октября: «Несколько латиноамериканских государств, в том числе Бразилия, Уругвай и Чили, заявили о своей готовности признать правительство Вайатта. Это решение, по мнению заслуживающих доверия источников, явилось следствием некоторых замечаний, сделанных бывшим премьер-министром Ригли в его обращении к стране по радио».

Лорд министр обороны прохаживался по кабинету Вайатта. Одет он был в самый пышный из своих мундиров, увешанный всеми орденами и медалями, которые ему удалось собрать. Вайатт с нескрываемым удовлетворением наблюдал, как разволновавшийся генерал подогревал себя перед решительным наступлением.

— Намереваетесь упразднить титулы? Ну так попробуйте отнять у меня мой! Я воевал за это. Это — награда страны за содействие в победе, которую мы одержали на войне. Не думайте, что легко отделаетесь. Стоит мне сказать слово — и армия вас уничтожит. Мое имя еще кое-что значит.

— Ваше имя, — проговорил Вайатт, — ничего не значит, А ваш титул имеет еще меньшее значение, как бы внушительно он ни выглядел на проспектах фирмы. Народу о вас известно лишь одно: вы глупый коротышка, который делает глупые заявления в палате лордов, затрагивает любые вопросы, кроме вопроса о своем праве расходовать чужое время, и это потому, что вы способны правильно расположить одну-две дивизии в нужное время. Воевали за это, говорите? Разве вы проливали свою кровь? Может быть, вы приобрели титул за счет крови других? Не пытайтесь рассказывать мне о своих ратных подвигах. Лучше выступите снова по телевидению и расскажите правду о войне. Пусть люди услышат звук удара штыка, вонзающегося в тело человека, пусть узнают запах горящего человеческого тела в разбитом танке, пусть научатся ненавидеть вас за участие в этом грязном деле. Только тогда вы, лорд, будете достойны одной из вот этих медалей — медалей за скромность.

А теперь убирайтесь, пока вас не увидел мой сержант. Ему ведь пришлось воевать под вашим началом…

Лорд ушел. Дома он долго сидел за письменным столом, поглядывая на неоконченную рукопись третьего тома своих мемуаров.

Заседание суда открылось в половине одиннадцатого. Служители с трудом сдерживали гомон в ложах и на га-' лерке. Распространился слух, что Симпсон станет первым подсудимым по декрету Вайатта. Пока юристы спорили о возможном исходе суда, репортеры выработали систему, с помощью которой можно было передать в редакцию текст приговора прямо в ходе его зачтения. Никто из знавших судью Бурна не мог поверить, что он отойдет от буквы закона. Посыльные были готовы отнести текст приговора в другие суды, и немногие судьи в то утро усердно занимались своими собственными судебными делами, но всех интересовал исход этого экспериментального процесса.

Подсудимый был худощавым тридцативосьмилетним мужчиной, не имевшим постоянного места жительства. Он был членом банды «защитников», вел паразитический образ жизни при различных игорных домах в западной части Лондона. Факты по его делу были очевидны и защита требовалась только как судебная формальность. Подсудимый убил полицейского, оказав сопротивление при аресте. Теперь он стоя ждал приговора. Ничего не зная о декрете, подсудимый был уверен, что получит наказание на всю катушку, то есть будет приговорен к пожизненному заключению, а это куда лучше, чем казнь. Итак, он ждал неизбежного, а Бурн уже начал свою речь:

— Приговорив вас к пожизненному тюремному заключению, — Бурн сделал паузу, впервые в своей практике почувствовав то напряженное внимание, с каким присяжные прислушивались к его словам, — я действовал бы в соответствии с законом вчерашнего дня. Но времена и обстоятельства меняются. Я не берусь судить о благоразумии или правомочности теорий, проповедуемых теми, кто находится у власти. Но я слуга правосудия и должен признать необходимость в новых решениях, в испытании новых методов, чтобы успешно бороться с такими, как вы.

Поэтому я, не колеблясь, применяю к вам положения нового декрета и приговариваю вас к трем дням публичного показа в общественном месте. Затем вас переведут в трудовой лагерь на срок не менее пяти лет. Листовка с изложением сути вашего преступления будет вывешена у места публичного показа.