Энцо Руссо - Логово горностаев. Принудительное поселение

Все же он счел нужным спросить у Траинито, как ему теперь поступать:

— Должен я сказать синьору Паломбелле об этом его друге?

Траинито пожевал губами, подумал и сказал:

— Послушаем, что скажет старший сержант, а потом решим. — У него самого возникла задумка, но простому сержанту не положено навязывать свои идеи.

Пока он рассказывал Брандолину о том, что ему удалось узнать, тот беспрестанно потирал мозолистые ладони. Появление любопытного вознаградило его за все неудачи этого невеселого дня. Он вскочил и стал возбужденно расхаживать по маленькому — четыре на четыре метра — служебному помещению. Его худое лицо с длинным носом раскраснелось от возбуждения. Траинито, низкорослый, со смуглой кожей, рядом с ним казался Санчо Пансой возле Дон Кихота.

— Для начала позвоним в Виченцу. Пусть поищут машину. Если Лаццерелли на месте, послушаем, что он думает о столь неожиданном визите. Невиданное дело, едва этот ублюдок оказался здесь, весь Юг словно невзначай устремился в наш городок!

Он пододвинул к себе листок с пометками Бруно — на серебристом плаще Летающего Дьявола чернел номер «ВИ 76 586».

Уже семь часов вечера. Кто знает, пошел ли Лаццерелли, вернувшись из Фиа, прямо к себе в управление?

Лаццерелли, к счастью, оказался в своем кабинете. Он молча выслушал рассказ Брандолина, записал номер машины и попросил описать внешность незнакомца в белом плаще. На вопрос Брандолина, сообщать ли об этом визите Паломбелле, он долго молчал. Старший сержант даже решил было, что нарушилась связь.

— Алло, алло! — закричал он в трубку, но сразу же устыдился своей нетерпеливости, когда отчетливо и громко, словно тот был совсем рядом, донесся до него голос Лаццерелли.

— Я думаю, да, лучше, если бармен скажет ему о визите. А потом проследите за господином Паломбеллой, его действия могут навести на след.

— Не забудьте сообщить нам, чья это была машина.

— Хорошо, через полчаса я вам перезвоню.

Но позвонил Лаццерелли только в половине девятого. В ожидании звонка Брандолин и Траинито успели подкрепиться сэндвичами, запивая их белым вином. И даже не пожаловались на сей раз на свою несчастную судьбу. Наконец-то они участвовали в деле, от которого мурашки по коже бегают, хотя в больших городах привыкшие ко всему полицейские изумляться и переживать уже разучились. Хоть это дело и приносило им кое-какие неудобства, зато они чувствовали себя словно воины на поле брани в этой атмосфере напряженности и возбуждения. Часы и дни летели незаметно, не то что в удручающе-рутинной, заранее известной до мелочей, сонной службе.

Машина принадлежит конторе автопроката, — сообщил Лаццерелли. — Это «опель-кадет», взятый вчера вечером напрокат неким Микеле Аваллоне — торговцем из Казерты. Та же фамилия фигурирует в водительских правах, предъявленных владельцу конторы. По описанию, похоже, это тот самый человек в белом плаще. С ним был его приятель, тоже из Казерты, — Луиджи Куомо, представитель фирмы. Об обоих мы запросили сведения в полиции Казерты.

Он на секунду прервался. Хлюпнул носом и, судя по звуку, вытер его платком. Потом продолжил уже более звонким голосом.

— Послушайте, старший сержант! Что за человек этот владелец бара? Иными словами, можно ли ему доверять?

— Вполне!

— Ну тогда я бы так его проинструктировал: когда Паломбелла заявится в бар, пусть сообщит ему, что некий тип настойчиво о нем расспрашивал, ясно вам? И пусть будто невзначай обронит, что этот тип назвался Микеле Аваллоне.

В трубке что-то зашуршало, а затем Лаццерелли чихнул прямо-таки оглушительно: промозглый день отыскал-таки свою жертву. Брандолин отставил трубку, но тут же снова поднес ее к уху, чтобы не пропустить ни единого слова начальника.

— Вы уверены, что владелец сумеет точно передать реакцию Паломбеллы?

— Суметь-то он сумеет. Но вы сами сегодня убедились, что наш Барон всегда сохраняет невозмутимое выражение лица.

— Да не только о выражении лица я говорю, — сказал Лаццерелли, занервничавший при одном упоминании о безмятежном спокойствии Паломбеллы и его насмешливой ухмылке. — Важно узнать, как он себя поведет. С кем будет говорить. И что тому человеку скажет.

Новый отчаянный чих грохотом отозвался в ушах Брандолина. В трубке снова что-то зашелестело, и наконец Лаццерелли заключил:

— Ну, спокойной ночи, старший сержант. Созвонимся завтра утром.

Новый день выдался ясным, но холодным, то и дело задувал северный ветер.

Барон встал поздно. Теперь он окончательно разуверился в постоянстве погоды на Севере и решил, что теплые дни начнутся лишь весной, а пока — прощай рыбная ловля и прогулки на свежем воздухе. До тех же пор лучше всего пребывать в спячке, а проснуться в апреле вместе с сурками и кротами. И потому он снова постарался задремать, хотя прежде в это время обычно уже вставал. Но буйный свет, заливший комнату, мешал ему. Комнату исполосовали тени и свет, и он с удивлением понял, что это были острые лезвия солнечных лучей.

Он поднялся с постели, распахнул окно и вдохнул сухой, живительный воздух. Горы, целыми днями утопавшие во влажном тумане, успели переодеться. Теперь они были не красно-зелеными, а пепельными и казались вблизи неровными, в сплошных бороздах. Самые высокие из них водрузили на себя снежную шапку.

— Пожалуй, Фиа не такое уж гнусное местечко, — одеваясь, признал про себя Паломбелла. В такую погоду вполне можно и рыбу половить. Правда, кто знает, долго ли продержится такая чудесная погода. Ему хватило бы и нескольких ясных дней, прежде чем он погрузится в зимнюю спячку.

Но он сразу забыл про рыбную ловлю, когда вдова Косма принесла ему на подносе вместе с завтраком письмо Джулии. Разве он мог надеяться, что день сложится так счастливо!

Он пробежал глазами письмо, даже не налив себе кофе. Затем еще раз спокойно перечитал письмо после завтрака, сидя на подоконнике, обласканный солнцем, одолевшим наконец северный ветер. Паломбеллой с новой силой овладела острая тоска по Апельсиновой Роще, по домашним запахам, по креслу у письменного стола, за которым Джулия писала ему письма. Желание Джулии навестить его вызвало у Паломбеллы противоречивые чувства. Радость от ее близости, самого ее присутствия. Он сможет всласть наговориться с человеком, который его любит, и дать волю своим чувствам, сбросив маску безразличия. Однако его смущало, что, едва Джулия приедет в Фиа, она тоже станет объектом враждебного любопытства и назойливого негласного наблюдения.

Может, им все-таки удастся при хорошей погоде погулять вместе, вдали от карабинеров, от назойливых мальчишек и зануды приходского священника. Да, но все остальное время он останется с Джулией в невзрачной двухкомнатной клетке, и хозяйка дома будет и дальше неловко ухаживать за ним, улыбаясь беззубым ртом, а Джулия наверняка посмеется над этой манерой, обнажив свои изумительно белоснежные зубы. Ведь она-то прекрасно знает, как он привередлив в выборе женщин.