Юрий Семенов - Конец черной тропы

— Неужели?! Где фотография?

— У меня в сейфе.

— Идемте в управление. Дайте материалы и фотографию,— распорядился Василий Васильевич, на ходу спросив: — Что там еще по Артистке?

— С вечера до утра из хаты не выходила, утром подоила корову, заперла дом, сарай. Отправила буренку с соседским мальчишкой на выпас, потом сбегала к табачному киоску, задержалась недолго, купила коробку спичек и удалилась. Заглянула в два магазина, в столовую, там шмыгнула на кухню, с кем встречалась, не установлено, и пошла на площадь, села на лавочку возле горотдела милиции. Возникает вопрос...

— Где находится ее муж? — угадал Киричук.

— Не в доме же она его заперла,— отбросил такую возможность Весник и заключил: — Сбежал, вернее всего, вечером. Значит, не рыльце у пего в пушку, а сам он весь в дегте и в перьях вместе с братом.

— Почему же тогда она сама не ушла? — выразил сомнение Киричук у порога управления и сам ответил на него уже в кабинете своего заместителя: — Если эта особа в трех лицах нам представилась, значит, знает, что делает.

Когда же Весник показал подполковнику фотографию Артистки, тот, глянув, воскликнул: «Ба! Я же ее где-то видел...» — и потянулся рукой к телефону.

На другом конце провода находилась следователь горотдела милиции Кравец.

— Доброе утро! Киричук говорит,— представился подполковник, рассматривая фотографию.— Сорочинскую уже пригласили?

— Нет, жду вас,— ответила Кравец.

— Допрашивайте пока без меня, Неплохо бы вручить ей повестку на вызов мужа. Он кап будто отсутствует со вчерашнего дня.

— Хорошо, так и сделаю.

— Вы не арестуете ее сегодня?

— Пока нет таких намерений. Но смотря что покажет допрос.

— Если будет возможность, пусть погуляет денька два. Буду ждать вашего звонка,— положил Киричук телефонную трубку и напустился на Весника: — Не годится так, Иван Николаевич! Никуда не годится: подошла Артистка к табачному киоску, спичек взяла коробок, забежала в столовую, нырнула на кухню. Разве нам это надо? Она вам набегает за день.

— Вы правы,— согласился майор.

— Разберитесь, Иван Николаевич, с документами, уясните, кто есть кто, и поставьте четкую задачу подчиненным.

Газета «Радянська Волинь» опубликовала обращение Степана Панка к рядовым членам ОУН.

Василий Васильевич пригласил к себе в кабинет Чурина и Проскуру, предложил Анатолию Яковлевичу прочитать заметку.

«Я, бывший оуновец Скворец, в последнее время охранник районного проводника Угара,— говорилось в материале,— обращаюсь к рядовым членам ОУН. На протяжении трех лет я находился среди вас на Волыни. За время пребывания в банде вместе с другими оуновцами принес людям много бед.

Наша главная забота — сбор денег у населения и заготовка продуктов. В то время, когда гибнут многие рядовые члены ОУН, бандеровские главари всех рангов преспокойно проживают в хорошо законспирированных постоях и только письменно посылают свои распоряжения с помощью курьеров по низовым звеньям ОУН, ожидая хороших продуктов и денег.

Рядовой бандеровец живет в тяжелых условиях. Одежду и питание он должен добывать с риском для жизни, в то время как главари имеют в распоряжении большую сумму денег, на которые приобретают для себя все необходимое. И даже больше, чем нужно: фотоаппараты, радиоприемники, музыкальные инструменты.

Ради своих корыстных интересов очень сурово обращаются с подчиненными, а в случае опасности ценою их жизни спасают свою шкуру. На моих глазах проводник Угар, будучи настигнут чекистами, ища спасения, убил своего связного и выстрелил мне в голову. Советские врачи спасли меня, чудом оставшегося живым.

Оуновцы! Рвите связь с бандитами, в этом ваше спасение. Это я вам говорю, бывший верный слуга Угара. Верьте мне: все вышедшие с повинной живут свободно».

— Ну и как? — нарушил возникшую паузу Киричук.

— Несколько обобщенно, побольше бы конкретности, остроты, но для Скворца и это хорошо,— рассудительно высказался Чурин.

Проскура добавил:

— Проще и поучительней было бы рассказать о том, ради чего пытался убить его Угар.

— Высказано просто, но откровенно и рассчитано не на вас, а на таких же, как сам Скворец, у которых своих примеров в достатке. Пусть думают,— подвел итог Киричук и посоветовал Проскуре: — Возьмите газету с собой, Павел Гаврилович, дайте прочитать Угару. У вас ведь сегодня встреча с ним.

— Да, с темнотой в доме Кули.

— Когда прочитает откровение «покойного» для него Скворца и начнет расспрашивать о своем бывшем охраннике, вы его успокойте, что Шмель, Скворец, Хрисанф, Ложка, Шпигарь перекочевали к нам.

Чурин проводил Проскуру в машине до села Смолигова, и тот отправился дальше пешком на хутор Три Вербы к хорошо знакомой хате Ганны Кули.

Подойдя к высокому крыльцу, Павел Гаврилович трижды постучал в среднюю перекладину окна и стал ждать у двери. Появился свет: кто-то вышел на кухню с лампой.

— Кто там? — донесся бестревожный голос Кули.

— Свои, открой. Прок явился.

Звякнула щеколда, открылась дверь.

В горнице за столом сидела девчушка лет восьми с тоненькой шейкой и болезненно впалыми глазами, смотревшими вопросительно-настороженно.

— Здравствуй! — поздоровался Проскура, поглядывая на дверь в соседнюю комнату и ожидая появления из нее молодого мужчины, в котором он должен узнать Угара.

Девочка опустила голову, не ответила.

— Ужинать будете? — спросила Ганна.

— Ужинать? переспросил Проскура и произнес пароль, который, казалось, вовсе не был нужен: — Я из Городка!

У Кули приоткрылся маленький ротик, довольная ухмылка слегка коснулась губ.

— Из какого городка?

— Из-под Ровно,— провел рукой по головке девочки Проскура и учтиво заметил: — Почему худенькая такая? Может, помочь чем?

— Иди за мной,— предложила хозяйка и направилась с лампой в соседнюю комнату.

На диване сидел Угар. Проскура сразу узнал его по фотографии и рассказам. Он даже успел подметить, насколько его большие удивленные глаза схожи с глазами девочки. И нос чуть вздернутый, с придавлинкой на кончике...

Они были достаточно осведомлены друг о друге, поэтому знакомство состоялось просто. Но больше была довольна Куля. Еще бы! С ее любимым другом в трудную пору надежный человек, которого они оба знают.

Лука, заметно, очевидно от волнения, заикаясь, сразу предупредил:

— Обращение в тэрене общепринятое: друже Угар, друже Прок. Молчание — у нас лучшее качество, вопросов без дела не задавать, да и по делу не лезть, куда не просят,— говорил он тихо и трудно, поглядывая на прикрытую дверь. Шепнул в лицо: — Остальное все — когда будешь уверен, что мы одни.

— Понял! — кивнул Проскура и, достав из кармана газету, протянул ее Угару.